Лебедев, глеб сергеевич. Старая ладога Глеб лебедев

Цитата

Глеб Сергеевич Лебедев (24 декабря 1943 - 15 июля 2003, Старая Ладога) - советский и российский археолог, ведущий специалист по варяжским древностям.
Профессор Лениградского / Санкт-Петербургского университета (1990), доктор исторических наук (1987). В 1993-2003 годах - глава петербургского филиала РНИИ культурного и природного наследия Министерства культуры РФ и РАН (с 1998 - Центр региональных исследований и музейных технологий «Петроскандика» НИИКСИ СПбГУ). Считается создателем ряда новых научных направлений в археологии, регионалистики, культурологии, семиотики, исторической социологии. Депутат Ленгорсовета (Петросовета) в 1990-1993 годах, член президиума 1990-1991.

Библиография
Археологические памятники Ленинградской области. Л., 1977;
Археологические памятники Древней Руси IX-XI вв. Л., 1978 (в соавт.);
Русь и варяги // Славяне и скандинавы. М., 1986. С. 189-297 (в соавт.);
История отечественной археологии. 1700-1917 гг. СПб., 1992;
Дракон «Нево». На Пути из Варяг в Греки: Археолого-навигационные исследования древних водных коммуникаций между Балтикой и Средиземноморьем. СПб., 1999; 2-е изд. СПб., 2000 (в соавт.);
Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси. СПб., 2005.

Клейн Л. С. Глеб Лебедев. Учёный, гражданин, витязь (раскрыть информацию)

В ночь на 15 августа 2003 г., канун Дня археолога, в Старой Ладоге, древней столице Рюрика, погиб профессор Глеб Лебедев, мой ученик и друг. Упал с верхнего этажа общежития археологов, ведших там раскопки. Предполагают, что он взбирался по пожарной лестнице, чтобы не будить заснувших коллег. Через несколько месяцев ему бы исполнилось 60 лет.
После него осталось более 180 печатных работ, из них 5 монографий, множество учеников-славистов во всех археологических учреждениях Северо-Запада России, остались его свершения в истории археологической науки и города. Он был не только археологом, но и историографом археологии, и не только исследователем истории науки - он и сам принимал активное участие в ее творении. Так, еще студентом он был одним из основныхучастников Варяжской дискуссии 1965 г., положившей в советское время начало открытому обсуждению роли норманнов в русской истории с позиций объективности. В дальнейшем на это была направлена вся его научная деятельность. Он родился 28 декабря 1943 г. в истощенном Ленинграде, только что освобожденном от блокады, и вынес из детства готовность к борьбе, крепкие мускулы и слабое здоровье. Окончив школу с золотой медалью, он поступил к нам на исторический факультет Ленинградского университета и страстно занялся славяно-русской археологией. Яркий и энергичный студент стал душой Славяно-варяжского семинара, а через пятнадцать лет - его руководителем. Этот семинар, по оценке историографов (А. А. Формозов и сам Лебедев), возник в ходе борьбы шестидесятников за правду в исторической науке и сложился как очаг оппозиции официальной советской идеологии. Норманнский вопрос был одним из пунктов столкновений свободомыслия с псевдопатриотическими догмами.
Я работал тогда над книгой о варягах (так тогда и не пошедшей в печать), а моих студентов, получивших задания по частным вопросам этой темы, неудержимо притягивали не только увлекательность темы и новизна предлагаемого решения, но и опасность задания. Я позже занялся другими темами, а для моих студентов той поры эта тема и вообще славяно-русская тематика стала основной специализацией в археологии. В своих курсовых работах Глеб Лебедев принялся выявлять истинное место варяжских древностей в русской археологии.

Отслужив три года (1962-1965) в армии на Севере (тогда брали со студенческой скамьи), еще студентом и комсомольским лидером студенчества факультета Глеб Лебедев принял участие в жаркой публичной дискуссии 1965 г. («Варяжской баталии») в Ленинградском университете и запомнился своим блестящим выступлением, в котором он смело указал на стандартные фальсификации официозных учебников. Итоги дискуссии были подведены в нашей совместной статье (Клейн, Лебедев и Назаренко 1970), в которой впервые после Покровского была изложена и аргументирована «норманистская» трактовка варяжского вопроса в советской научной литературе.
Глеб смолоду привык работать в коллективе, будучи его душой и центром притяжения. Наша победа в Варяжской дискуссии 1965 г. была оформлена выходом большой колективной статьи (опубликованой только в 1970 г.) «Норманнские древности Киевской Руси на современном этапе археологического изучения». Эта итоговая статья была написана тремя соавторами - Лебедевым, Назаренко и мной. Результат появления этой статьи был косвенно отражен в ведущем историческом журнале страны «Вопросы истории» - в 1971 г. в нем появилась маленькая заметка за подписью замредактора А. Г. Кузьмина о том, что ленинградские ученые (назывались наши имена) показали: марксисты могут признавать «преобладание норманнов в господствующей прослойке на Руси». Удалось расширить свободу объективного исследования.
Я должен признать, что вскоре мои ученики, каждый в своей сфере, знали славянские и норманнские древности и литературу по теме лучше меня, тем более что это стало их основной специализацией в археологии, а я увлекся другими проблемами.
В 1970 г. была опубликована и дипломная работа Лебедева - статистический (точнее, комбинаторный) анализ погребального обряда викингов. Работа эта (в сборнике «Статистико-комбинаторные методы в археологии») послужила образцом для ряда работ товарищей Лебедева (некоторые опубликованы в том же сборнике).
Для объективной идентификации скандинавских вещей на восточнославянских территориях Лебедев стал изучать одновременные памятники Швеции, в частности Бирку. Лебедев занялся анализом памятника - это стало его дипломной работой (результаты ее напечатаны 12 лет спустя в «Скандинавском сборнике» 1977 г. под названием «Социальная топография могильника "эпохи викингов" в Бирке»). Он завершил курс университета досрочно и тотчас был взят на кафедру археологии преподавателем (январь 1969 г.), так что он стал преподавать своим недавним сокурсникам. Его курс археологии железного века стал исходной шкалой отсчета для многих поколений археологов, а его курс истории отечественной археологии лег в основу учебника. В разное время группы студентов ездили с ним в археологические экспедиции в Гнездово и Старую Ладогу, на раскопки курганов и разведки по реке Каспле и вокруг Ленинграда-Петербурга.

Первой монографией Лебедева была книга 1977 г. «Археологические памятники Ленинградской области». К этому времени Лебедев уже ряд лет руководил Северо-Западной археологической экспедицией Ленинградского университета. Но книга не была ни публикацией результатов раскопок, ни подобием археологической карты области с описанием памятников всех эпох. Это были анализ и обобщение археологических культур средневековья на Северо-Западе Руси. Лебедев всегда был генерализатором, его привлекали скорее широкие исторические проблемы (разумеется, на конкретном материале), чем частные исследования.
Через год вышла вторая книга Лебедева в соавторстве с двумя друзьями по семинару «Археологические памятники Древней Руси IX-XI вв.». Год этот был вообще удачным для нас: в этом же году вышла моя первая книга «Археологические источники» (таким образом, Лебедев опередил своего учителя). Эту монографию Лебедев создавал в соавторстве со своими соучениками В. А. Булкиным и И. В. Дубовым, из которых Булкин развивался как археолог под влиянием Лебедева, а Дубов стал и учеником его. Лебедев много возился с ним, пестовал его и помогал осмысливать материал (пишу об этом для восстановления справедливости, потому что в книжке о своих учителях покойный Дубов, оставаясь до конца партийным функционером, предпочел не вспоминать о своих нонконформистских учителях по Славяно-варяжскому семинару). В этой книге Северо-Запад Руси описан Лебедевым, Северо-Восток - Дубовым, памятники Белоруссии - Булкиным, а памятники Украины анализируются совместно Лебедевым и Булкиным.
Чтобы предъявлять весомые аргументы в выяснении истинной роли варягов на Руси, Лебедев смолоду взялся за изучение всего объема материалов о норманнах-викингах, и из этих изысканий родилась его обобщающая книга. Это третья книга Лебедева - его докторская диссертация «Эпоха викингов в Северной Европе», опубликованная в 1985 г. и защищенная в 1987 г. (и докторскую он защитил также раньше меня). В книге он отошел от восприятия порознь норманнского исходного очага и мест их завоевательной активности или торговли и наемнической службы. Тщательным анализом обширного материала, с применением статистики и комбинаторики, тогда еще не очень привычной для российской (советской) исторической науки, Лебедев выявил специфику сложения феодальных государств в Скандинавии. В графиках и схемах он представил возникшее там «перепроизводство» государственых институтов (верхнего класса, военных дружин и т. п.), обязанное грабительским походам викингов и успешной торговле с Востоком. Он рассмотрел различия в том, как использовался этот «избыток» в норманнских завоеваниях на Западе и в их продвижении на Восток. По его мысли, здесь завоевательные потенции уступали место более сложной динамике отношений (служба варягов Византии и славянским княжествам). Мне представляется, что и на Западе судьбы норманнов были более многообразны, и на Востоке завоевательный компонент был более силен, чем представлялось тогда автору.
Он рассмотрел социальные процессы (развитие специфически северного феодализма, урбанизацию, этно- и культурогенез) на всей территории Балтики в целом и показал их поразительное единство. С этих пор он говорил о «Балтийской цивилизации раннего средневековья». Этой книгой (да и предшествующими работами) Лебедев вошел в число ведущих скандинавистов страны.
В течение одиннадцати лет (1985-1995) он был научным руководителем международной археолого-навигационной экспедиции «Нево», за проведение которой в 1989 г. Русское Географическое общество наградило его медалью Пржевальского. В этой экспедиции археологи, спортсмены и курсанты-моряки обследовали легендарный «путь из варяг в греки» и, построив копии древних гребных судов, неоднократно осуществляли прохождение по рекам, озерам и волокам Руси от Балтики до Черного моря. В реализации этого эксперимента существенную роль играли шведские и норвежские яхтсмены-любители истории. Другой лидер путешественников, известный хирург-онколог Юрий Борисович Жвиташвили, стал другом Лебедева на всю оставшуюся жизнь (их совместная книжка «Дракон Нево», 1999, излагает результаты экспедиции). В ходе работ было обследовано более 300 памятников. Лебедев показал, что коммуникационные пути, связывавшие Скандинавию через Русь с Византией, были важным фактором урбанизации всех трех регионов.
Научные успехи Лебедева и гражданская направленность его исследований вызывали неустанную ярость его научных и идеологических противников. Помню, как в ученый совет факультета прибыл пересланный министерством для разбора подписной донос маститого московского профессора археологии (ныне покойного), в котором министерство извещалось, что, по слухам, Лебедев собирается посетить Швецию, чего допустить нельзя, имея в виду его норманистские взгляды и возможную связь с антисоветчиками. Образованная факультетом комиссия тогда оказалась на высоте и отвергла донос. Контакты со скандинавскими исследователями продолжались.
В 1991 г. вышла моя теоретическая монография «Археологическая типология», в которой ряд разделов, посвященных приложению теории к конкретным материалам,был написан моими учениками. Лебедеву принадлежал в этой книге большой раздел о мечах. Мечи из его археологических материалов были вынесены и на обложку книги. Размышления Лебедева над теоретическими проблемами археологии и ее перспективами вылились в капитальный труд. Большая книга «История отечественной археологии» (1992) была четвертой монографией Лебедева и его докторской диссертацией (защита в 1987 г.). Отличительной чертой этой интересной и полезной книги является умелая увязка истории науки с общим движением общественной мысли и культуры. В истории российской археологии Лебедев выделил ряд периодов (становления, период ученых путешествий, оленинский, уваровский, постуваровский и спицынско-городцовский) и ряд парадигм, в частности энциклопедическую и специфически российскую «бытоописательную парадигму».

Я тогда написал довольно критическую рецензию - мне многое в книге претило: сумбурность построения, пристрастие к концепции парадигм и т. д. (Клейн 1995). Но это сейчас самый крупный и детальный труд по истории дореволюционной отечественной археологии. По этой книге во всех университетах страны студенты постигают историю, цели и задачи своей науки. Можно спорить с наименованием периодов по личностям, можно отрицать характеристику ведущих концепций как парадигм, можно сомневаться в специфичности «бытоописательной парадигмы» и удачности самого названия (более точным было бы именовать ее историкокультурной или этнографической), но сами идеи Лебедева свежи и плодотворны, а их реализация колоритна. Книга написана неровно, но с живым чувством, воодушевлением и личной заинтересованностью - как и все, что Лебедев писал. Если он писал об истории науки, он писал о пережитом, от себя. Если он писал о варягах, он писал о близких героях истории своего народа. Если он писал о родном городе (о великом городе!), он писал о своем гнезде, о своем месте в мире.
Если внимательно прочитать эту книгу (а это очень увлекательное чтение), то можно заметить, что автора чрезвычайно занимают формирование и судьбы петербургской археологической школы. Он старается определить ее отличия, ее место в истории науки и свое место в этой традиции. Изучая дела и судьбы знаменитых русских археологов, он старался понять их опыт для постановки современных проблем и задач. На базе курса лекций, легшего в основу этой книги, вокруг Лебедева сложилась группа питерских археологов, специализировавшихся на истории дисциплины (Н. Платонова, И. Тункина, И. Тихонов). Еще в первой своей книге (о викингах) Лебедев показал многогранные контакты славян со скандинавами, из которых родилась балтийская культурная общность. Роль этой общности и силу ее традиций Лебедев прослеживает вплоть до современности - этому посвящены его обширные разделы в коллективном труде (четырех авторов) «Основания регионалистики. Формирование и эволюция историко-культурных зон» (1999). Труд вышел под редакцией двоих из авторов - профессоров А. С. Герда и Г. С. Лебедева. Официально эта книга не считается монографией Лебедева, но в ней Лебедевым сделано примерно две трети всего тома. В этих разделах Лебедев предпринял попытку создать особую дисциплину - археологическую регионалистику, разработать ее понятия, теории, методы, ввести новую терминологию («топохрон», «хронотоп», «ансамбль», «локус», «семантический аккорд»). Не все представляется мне в этой работе Лебедева продуманным до конца, но выделение некой дисциплины на стыке археологии и географии давно намечается, а Лебедев высказал и в этой работе немало ярких мыслей.

Небольшой его раздел есть и в коллективном труде «Очерки исторической географии: Северо-Запад России. Славяне и финны» (2001), причем Лебедев - один из двух ответственных редакторов тома. У него сложился специфический предмет исследований: Северо-Запад России как особый регион (восточный фланг «Балтийской цивилизации раннего средневековья») и один из двух основных центров сложения русской культуры; Петербург как его сердцевина и особенный город - северный аналог не Венеции, с которой Петербург обычно сравнивают, но Рима (см. лебедевскую работу «Рим и Петербург. Археология урбанизма и субстанция Вечного Города» в сборнике «Метафизика Петербурга», 1993). Лебедев отталкивается от подобия Казанского собора, главного в граде Петра, собору Петра в Риме с его дугообразной колоннадой.
Особое место в этой системе взглядов заняла Старая Ладога - столица Рюрика, в сущности первая столица великокняжеской Руси Рюриковичей. Для Лебедева по концентрации власти и геополитической роли (выход восточных славян на Балтику) это был исторический предшественник Петербурга.
Эта работа Лебедева кажется мне слабее предшествующих: некоторые рассуждения представляются заумными, в текстах слишком много мистики. Мне кажется, Лебедеву вредило его увлечение мистикой, особенно в последние годы, в последних работах. Он верил в неслучайность совпадений имен, в таинственную связь событий через поколения, в существование предназначений и миссионерских задач. Он был в этом схож с Рерихом и Львом Гумилевым. Проблески подобных идей ослабляли убедительность его построений, порою его расуждения звучали заумно. Но в жизни эти вихри идей делали его одухотворенным и наполняли энергией.
В недостатках работы по исторической географии, видимо, сказывалось то, что здоровье и интеллектуальные возможности ученого были к этому времени сильно подорваны лихорадочным трудом и трудностями выживания. Но и в этой книге есть очень интересные и ценные мысли. В частности, говоря о судьбах России и «русской идее», он приходит к выводу, что колоссальный масштаб самоубийственных кровавых неурядиц русской истории «во многом определяется и неадекватностью самооценки» русского народа (с. 140). «Подлинная "русская идея", как и любая "национальная идея", заключается лишь в способности народа - знать правду о себе самом, видеть собственную реальную историю в объективных координатах пространства и времени». «Идея, отстраненная от этой исторической реальности» и подменяющая реализм идеологическими конструкциями, «будет лишь иллюзией, способной вызвать ту или иную национальную манию. Как и любое неадекватное самосознание, такая мания становится жизнеопасной, ведя социум... к краю катастрофы» (с. 142).
В этих строках изложен гражданский пафос всей его научной деятельности в археологии и истории.
В 2000 г. вышла пятая монография Г. С. Лебедева - в соавторстве с Ю. Б. Жвиташвили: «Дракон Нево на Пути из Варяг в Греки», а уже в следующем году вышло второе издание этой книги. В ней Лебедев вместе со своим соратником начальником экспедиции (сам он был ее научным руководителем) описывает драматическую историю и научные результаты этой подвижнической и увлекательной 11-летней работы. Тур Хейердал приветствовал их. Собственно, шведские, норвежские и русские яхтсмены и историки под водительством Жвиташвили и Лебедева повторили свершение Хейердала, проделав путешествие, хотя и не столь опасное, но более длительное и более ориентированное на научные результаты.
Еще студентом, увлеченный и увлекающих всех вокруг, Глеб Лебедев покорил сердце красивой и талантливой студентки кафедры искусствоведения Веры Витязевой, которая специализировалась на изучении архитектуры Петербурга (есть несколько ее книг), и с ней Глеб Сергеевич прожил всю жизнь. Вера не стала менять фамилию: она ведь действительно стала женой витязя, викинга. Он был верным, но нелегким мужем и хорошим отцом. Заядлый курильщик (предпочитавший «Беломор»), он поглощал неимоверное количество кофе, работая ночами напролет. Он жил на износ, и медики не раз вытаскивали его из когтей смерти. У него было немало противников и недругов, но его учителя, коллеги и многочисленные ученики любили его и готовы были прощать ему обычные человеческие недостатки за тот вечный пламень, которым он горел сам и зажигал всех вокруг.
В студенческие годы он был молодежным лидером исторического факультета - комсомольским секретарем. Кстати, пребывание в комсомоле оказало на него дурное влияние - постоянные завершения заседаний попойками, принятые в комсомольской верхушке повсеместно, приучили его (как и многих других) к алкоголю, от чего ему приходилось потом с трудом избавляться. От коммунистических иллюзий (если какие-то и были) оказалось ибавиться легче: они и без того были непрочными, разъеденными либеральными идеями и неприятием догматизма. Одним из первых Лебедев разорвал свой партийный билет. Немудрено, что в годы демократического обновления Лебедев вошел в первый демократический состав Ленсовета - Петросовета и был в нем, вместе со своим другом Алексеем Ковалевым (главой группы «Спасение»), активным участником сохранения исторического центра города и восстановления в нем исторических традиций. Он также стал одним из создателей общества «Мемориал», целью которого стало вернуть доброе имя замученным узникам сталинских лагерей и восстановить полностью права тех, кто остался в живых, поддержать их в жизненной борьбе. Этот запал он пронес сквозь всю жизнь, и уже в конце ее, в 2001 г., чрезвычайно больной (у него был вырезан желудок и выпали все зубы), профессор Лебедев возглавил комиссию петербургского Союза ученых, ведшую несколько лет борьбу против пресловутого засилья большевистских ретроградов и псевдопатриотов на историческом факультете и против декана Фроянова, - борьбу, завершившуюся победой несколько лет тому назад.

К сожалению, названная болезнь, застрявшая в нем еще со времен комсомольского лидерства, подрывала его здоровье. Всю жизнь Глеб боролся с этим пороком, и годами в рот не брал спиртного, но иногда срывался. Для борца это, конечно, непозволительно. Недруги использовали эти срывы и добились его удаления не только из Городского совета, но и с кафедры археологии. Тут его заменили его учениками. Лебедев же был назначен ведущим научным сотрудником НИИ комплексных социальных исследований СПб университета, а также директором СПб филиала РосНИИ культурного и природного наследия. Однако в основном это были должности без постоянной ставки. Жить приходилось почасовым преподаванием в разных вузах. Он так и не был восстановлен в профессорской должности на кафедре, но через много лет стал снова преподавать в качестве почасовика, носился с идеей организовать постоянную учебную базу в Старой Ладоге.
Все эти трудные годы, когда многие коллеги покинули науку ради заработков в более прибыльных отраслях, Лебедев, будучи в самых скверных материальных условиях, не прекращал заниматься наукой и гражданской деятельностью, не приносившими ему практически никаких доходов. Из видных научных и общественных деятелей нового времени, находившихся у власти, он сделал больше многих и не нажил в материальном отношении НИЧЕГО. Он оставался жить в Петербурге Достоевского (у Витебского вокзала) - в той же дряхлой и неустроенной, бедно обставленной квартире, в которой родился.

Семье (жене и детям) он оставил свою библиотеку, неопубликованые стихи и доброе имя.
В политике он был деятелем собчаковской формации, и естественно, что антидемократические силы преследовали его как могли. Не оставляют они этой злобной травли и после смерти. Газета Шутова «Новый Петербург» откликнулась на смерть ученого гнусной заметкой, в которой обзывает покойного «неформальным патриархом археологической тусовки» и сочиняет небылицы о причинах его гибели. Якобы в беседе со своим другом Алексеем Ковалевым, при которой присутствовал корреспондент «НП», Лебедев выдал некие секреты службы охраны президента во время городского юбилея (использование магии «отвода глаз»), и за это тайные службы госбезопасности устранили его. Что тут можно сказать? Стулья знакомы с людьми близко и длительно. Но очень односторонне. При жизни Глеб ценил юмор, и его бы весьма позабавила шутовская магия черного ПИАРа, но Глеба нет, и кто бы мог объяснить газетчикам все неприличие их шутовского кривляния? Однако и в этом кривом зеркале отразилась действительность: без Лебедева действительно не обходилось ни одно крупное событие городской научной и общественной жизни (в понимании шутовских газетчиков конгрессы и конференции - это тусовки), и он действительно был всегда окружен творческой молодежью.
Ему было свойственно ощущение мистических связей истории с современностью, исторических событий и процессов со своей личной жизнью. По образу мышления ему был близок Рерих. Тут есть некоторое противоречие с принятым идеалом ученого, но недостатки человека являются продолжением его достоинств. Трезвое и холодное рассудочное мышление было ему чуждо. Он был опьянен ароматом истории (а порою не только им). Подобно своим героям-викингам, он жил полной жизнью. Он дружил с Интерьерным театром Петербурга и, будучи профессором, принимал участие в его массовых спектаклях. Когда в 1987 г. курсанты Макаровского училища на двух гребных ялах прошли по «пути из варяг в греки», по рекам, озерам и волокам нашей страны, от Выборга до Одессы, вместе с ними тащил ладьи волоком пожилой профессор Лебедев.
Когда норвежцы построили подобия древних ладей викингов и тоже предприняли на них путешествие от Балтийского до Черного моря, в России была построена такая же ладья «Нево», но совместное путешествие 1991 г. было сорвано путчем. Осуществлено оно было только в 1995-м со шведами, и снова с молодыми гребцами был профессор Лебедев. Когда же этим летом шведские «викинги» прибыли снова на ладьях в Петербург и расположились лагерем, моделирующим древние «вики», на пляже у Петропавловской крепости, в палатках с ними поселился Глеб Лебедев. Он дышал воздухом истории и жил в ней.

Вместе со шведскими «викингами» он отправился из Петербурга в древнейшую славяно-варяжскую столицу Руси - Старую Ладогу, с которой были связаны его раскопки, разведки и планы создания университетской базы и музейного центра. В ночь на 15 августа (отмечаемое всеми археологами России как День археолога) Лебедев распрощался с коллегами, и утром его нашли неподалеку от запертого общежития археологов разбитым и мертвым. Смерть была мгновенной. Еще раньше он завещал похоронить себя в Старой Ладоге - древней столице Рюрика. У него было много планов, но по каким-то мистическим планам судьбы умереть он прибыл туда, где и хотел остаться навечно.
В своей «Истории отечественной археологии» он писал об археологии:
«Почему она на протяжении десятилетий, столетий сохраняет свою притягательную силу для новых и новых поколений? Дело, видимо, именно в том, что археологии принадлежит уникальная культурная функция: материализация исторического времени. Да, мы исследуем "археологические памятники", т. е. попросту копаем старые кладбища и свалки. Но ведь при этом мы совершаем то, что древние с почтительным ужасом называли "Путешествием в Царство Мертвых"».
Теперь он сам отбыл в это последнее путешествие, и мы можем лишь склониться в почтительном ужасе.

Памяти Глеба Сергеевича Лебедева // Российская археология. 2004. № 1. С. 190-191.

Не стало Глеба Сергеевича Лебедева. Он умер в ночь на 15 августа 2003 г. в Старой Ладоге, во время сезона, юбилейного для древнерусского города: изучению Ладоги и ее округи Лебедев отдавал много сил. Этим же летом Глеб с энтузиазмом участвовал в подготовке очередной конференции Ассоциации европейских археологов, проведение которой было намечено на сентябрь 2003 г. в родном городе Лебедева — Петербурге…

Г.С. Лебедев родился в блокадном Ленинграде 28 декабря 1943 г. Он учился на кафедре археологии истфака ЛГУ и
всегда демонстрировал свою приверженность ленинградским — петербургским традициям, “петербургской школе”. В научную жизнь этой школы он включился еще студентом и был оставлен преподавателем на кафедре археологии по ее окончании в 1969 г. В 1977 г. Г.С. Лебедев стал доцентом, в 1990 г. был избран профессором по той же кафедре; какие бы посты ни занимал Лебедев, он оставался привязан к университетской среде — среде ученых, преподавателей и студентов.

В этой среде с 1960-х г. разрабатывались новые методы и подходы к историко-археологическим проблемам. В Ленинграде Глеб (все мы тогда еще называли друг друга по имени — не будем отказываться от этого и сейчас) стал активнейшим участником, несомненным лидером и генератором идей среди своих сверстников — членов “варяжского” семинара, руководимого тогда Л.С. Клейном. Работа недавнего студента по итогам этого семинара, написанная совместно с Л.С. Клейном и В.А Назаренко в 1970 г. и посвященная норманским древностям Киевской Руси, не только порывала с официозными стереотипами советской историографии, но и открывала новые перспективы в исследовании как славяно-русских, так и собственно скандинавских древностей эпохи викингов. В полемике, связанной с этими перспективами, с увлечением принимали участие как ленинградские, так и московские археологи, прежде всего — участники Смоленского семинара Д.А. Авдусина; средоточием этой полемики стали скандинавские конференции, археологические секции которых привлекали тогда исследователей всех специальностей. Эта полемика, продолжавшаяся не только на конференциях и в научной печати, но и в московских и питерских кухнях, объединяла, а не разъединяла ее участников, и дружба с оппонентами была весьма продуктивной для представителей разных “школ”. Тем горестней потеря Глеба для тех, кто знал его с тех лет и кто подписывает сейчас его некролог.

Глеб Сергеевич всю жизнь оставался преданным своей научной и вместе с тем романтической любви — любви к эпохе викингов. Ему, как никому другому был знаком “жар холодных числ”: он использовал статистико-комбинаторные методы для анализа погребальных обрядов, занимался структурной типологией, и при этом увлекался романтическими образами “конунгов-викингов”, на лекциях цитировал скальдические висы. Его книга “Эпоха викингов в Северной Европе” (Л., 1985) объединяла очерки по “материальной” и “духовной” культуре (Лебедев защитил ее как докторскую диссертацию в 1987 г.). Книга включала также принципиально важный раздел о варягах на Руси. Опираясь на археологический материал, Г.С. Лебедев впервые в отечественной историографии продемонстрировал единство исторических судеб Северной и Восточной Европы, открытость Руси “балтийской цивилизации”, значение пути из варяг в греки для становления Древней Руси. Это был не только результат объективных научных разысканий. Глеб мечтал об открытом гражданском обществе, способствовал его становлению, работая в первом демократическом совете своего города, принимал активнейшее участие в международных предприятиях, которые стали возможны лишь в 1990-е гг. Итогом этих усилий стали международные экспедиции по пути из варяг в греки на моделях раннесредневековых ладей: здесь ученые интересы Лебедева нашли воплощение в реалиях “дружинного” экспедиционного быта (увлекательная книга об экспедициях — “Дракон Нево: на пути из варяг в греки” — была написана Глебом в соавторстве с его товарищем по путешествиям Ю.Б. Жвиташвили).

Вспоминая Глеба, нельзя не сказать особо о другой его любви — любви к Петербургу и всему, что связано с этим городом. Свидетельства этой любви — и небольшая популярная книжка “Археологические памятники Ленинградской области” (Л., 1977) и историософские статьи, непременно включающие археологические аспекты жизни Петербурга (Рим и Петербург: археология урбанизма и субстанция вечного города // Метафизика Петербурга. СПб., 1993). В начале 1990-х Глеб мечтал о возвращении не только “сакрального” имени, но и столичного статуса своему городу.

В ЛГУ — Петербургском университете Лебедев стал одним из инициаторов междисциплинарного семинара по проблемам этногенеза, которым руководил в 1980-1990 гг. совместно с этнолингвистом А.С. Гердом. Итоговым стал изданный ими межвузовский сборник “Славяне: этногенез и этническая история” (Л., 1989); в сборнике впервые (в том числе в статье самого Лебедева) на археологическом материале отчетливо была поставлена проблема балто-славянского единства как основы для славянского (и балтского) этногенеза. Продолжением междисциплинарных исследований стала коллективная монография “Основания регионалистики: формирование и эволюция историко-культурных зон” (СПб., 1999, соавторы В.А. Булкин, А.С. Герд, В.Н. Седых). Введение в науку такой макроединицы гуманитарного исследования как историко-культурная зона, которая вычленяется на основании археологической структурной типологии, системы “культурных типов артефактов” (“топохронов” в терминологии Г.С. Лебедева), равно как и представленный в монографии опыт выделения историко-культурных зон Северо-Запада России, нуждаются в дальнейшем осмыслении и дискуссии, как все, что делал Глеб.

Не менее важным итогом научной деятельности Г.С. Лебедева стал курс истории отечественной археологии, который он читал в ЛГУ с 1970 г. и издал в 1992 г. (История отечественной археологии. 1700-1917 гг.). Лекции Лебедева и его идеи не только привлекали, но и увлекали не одно поколение студентов. Он вообще был открытым, общительным человеком, и ученики его очень любили.

Работы Глеба по скандинавской и славяно-русской археологии приобрели заслуженную международную известность. Археология не была для Глеба предметом сухого академического или учебного интереса: для него она была универсальной “Наукой Начала”, без постижения которого невозможно вникнуть в смысл современных историко-культурных процессов. Интерес к жизни далеких предков, равно как к научным методам и мировоззрению коллег-предшественников, привел Г.С. Лебедева к “предельной констатации”: “как и в изначальных, архаических культурах, живые должны искать ответ о смысле своего бытия, обращаясь к мертвым” (Основания регионалистики. С. 52-53). Речь идет, конечно, не о магической некромантии в духе любимого Глебом эддического “Прорицания провидицы”, а о “единстве самосознания человечества в пространстве и времени”. Глеб оставил яркое и живое наследие, обращение к которому будет необходимым и живым делом в науке о прошлом.

«Эпохой викингов» в скандинавских странах (Швеции, Норвегии, Дании) называют период, охватывающий IX, X и первую половину XI столетий. Время воинственных и дерзких дружин отважных морских воинов-викингов, первых скандинавских королей-конунгов, древнейших дошедших до нас эпических песен и сказаний, эпоха викингов открывает начало письменной истории этих стран и народов.

Что же происходило в эту эпоху и что составляло её историческое, социально-экономическое содержание? Эти вопросы являются предметом острых дискуссий. Одни историки склонны видеть в походах викингов едва ли не государственные акции, подобные позднейшим крестовым походам; или, во всяком случае, военную экспансию феодальной знати. Но тогда остаётся загадочным её чуть ли не мгновенное прекращение, и как раз накануне западноевропейских крестовых походов на Восток, от которых немецкие, а за ними - датские и шведские рыцари перешли к крестоносной агрессии в Прибалтике. Следует заметить, что походы этих рыцарей и по форме, и по масштабам мало общего имеют с набегами викингов.

Другие исследователи видят в этих набегах продолжение «варварской» экспансии, сокрушившей Римскую империю. Однако становится необъяснимым трехсотлетний разрыв между Великим переселением народов, охватившим в V–VI вв. весь европейский континент, и эпохой викингов.

Прежде чем ответить на вопрос - что такое походы викингов, мы должны ясно представить себе скандинавское общество в IX–XI вв., уровень его развития, внутреннюю структуру, материальные и политические ресурсы.

Одни историки (главным образом скандинавские) считают, что ещё за три столетия до эпохи викингов, в V–VI вв. на Севере Европы сложилось мощное централизованное феодальное государство - «Держава Инглингов», легендарных конунгов, правивших всеми северными странами. Другие, напротив, полагают, что даже в XIV в. скандинавские государства лишь приблизились к общественным отношениям, характерным, скажем, для Франции VIII в., а в эпоху викингов ещё не вышли из первобытности. И для этой оценки есть некоторые основания: право средневековой Скандинавии сохранило много архаичных норм, ещё в XII–XIII вв. здесь действовали народные собрания - тинги, сохранялось вооружение всех свободных общинников - бондов, и вообще, по замечанию Энгельса, «норвежский крестьянин никогда не был крепостным» (4, с. 352). Так был ли феодализм в Скандинавии XII–XIII вв., не говоря уже о IX–XI вв.?

Специфика скандинавского феодализма признаётся большинством медиевистов; в советской науке она стала предметом глубокого анализа, которому посвящены многие главы коллективных трудов «История Швеции» (1974) и «История Норвегии» (1980). Однако собственной оценки эпохи викингов, безусловно переходной, марксистская наука ещё не выработала: как правило, освещение её оказывается достаточно противоречивым, даже в рамках единой коллективной монографии.

Между тем ещё сорок лет тому назад один из первых советских скандинавистов Е.А.Рыдзевская писала о необходимости противопоставить «романтическому» представлению о викингах глубокое изучение социально-экономических и политических отношений в Скандинавии IX–XI вв., основанное на марксистско-ленинской методологии .

Сложность для историков заключается в том, что эпоха викингов в значительной части - эпоха бесписьменная. До нас дошли немногочисленные магические либо поминальные тексты, написанные древнегерманским «руническим письмом». Остальной фонд источников- либо зарубежный (западноевропейские, русские, византийские, арабские памятники), либо скандинавский, но записанный лишь в XII–XIII вв. (саги - сказания о временах викингов). Основной материал для изучения по эпохе викингов даёт археология, и, получая от археологов их выводы, медиевисты вынуждены, во-первых, ограничиваться рамками этих выводов, во-вторых, испытывать ограничения, наложенные методологией, на которой они основаны - естественно, в первую очередь позитивистской буржуазной методологией скандинавской археологической школы.

Археологи, прежде всего шведские, ещё с начала XX в. затратили значительные усилия на разработку так называемого «варяжского вопроса», который рассматривался в русле «норманской теории» образования Древнерусского государства (274; 365; 270). Согласно этой теории, основанной на тенденциозном толковании русских летописей, Киевская Русь была создана шведскими викингами, подчинившими восточнославянские племена и составившими господствующий класс древнерусского общества, во главе с князьями - Рюриковичами. На протяжении XVIII, XIX и XX вв. русско-скандинавские отношения IX–XI вв. были предметом острейшей дискуссии между «норманистами» и «антинорманистами», причём борьба этих научных лагерей, возникших первоначально как течения внутри буржуазной науки, после 1917 г. приобрела политическую окраску и антимарксистскую направленность, а в крайних своих проявлениях часто носила и откровенно антисоветский характер .

Начиная с 1930-х годов советская историческая наука с марксистско-ленинских позиций исследовала «варяжский вопрос». Учёные СССР на основе обширного фонда источников раскрыли социально-экономические предпосылки, внутренние политические факторы и конкретный исторический ход процесса образования классового общества и государства у восточных славян. Киевская Русь - закономерный результат внутреннего развития восточнославянского общества. Этот фундаментальный вывод был дополнен убедительным доказательством несостоятельности теорий «норманского завоевания» или «норманской колонизации» Древней Руси, выдвигавшихся буржуазными норманистами в 1910-1950-х годах.

Таким образом были созданы объективные предпосылки для научного исследования русско-скандинавских отношений IX–XI вв. Однако результативность такого исследования зависит от изучения социально-экономических процессов и политической истории самой Скандинавии эпохи викингов. Эта тема длительное время не разрабатывалась в советской исторической науке. Основные обобщения фактического материала, создававшиеся на протяжении деятельности многих поколений учёных, принадлежат скандинавским археологам . Этот «взгляд с Севера», безусловно ценен громадным объёмом точных данных, лежащих в его основе. Однако та методологическая основа, на которую опираются эти учёные, ведёт к описательности, поверхностности, а порой и к серьёзным противоречиям в характеристике общественного развития Скандинавии эпохи викингов.

Эти же недостатки присущи западноевропейским учёным-скандинавистам в работах, где основное внимание уделено внешней экспансии норманнов на Западе и сравнительным характеристикам экономики, культуры, социального строя, искусства скандинавов и народов Западной Европы . При несомненной ценности этих сопоставлений, «взгляд с Запада» представляет общество викингов статичным, по существу, лишённым внутреннего развития (хотя и подарившим человечеству яркие образцы «варварского» искусства и культуры).

Первые опыты анализа археологии викингов с марксистских позиций представляют собой своего рода «взгляд с Юга», с южного побережья Балтийского моря. Именно тогда был поставлен очень важный вопрос о значении славяно-скандинавских связей для общества викингов ; были вскрыты существенные аспекты экономического и социального развития. Однако, ограничив себя анализом археологического материала, исследователи не смогли реконструировать конкретно-исторические этапы социального развития, проследить его проявление в политической структуре и в духовной культуре Скандинавии IX–XI вв.

«Взгляд с Востока» на Скандинавию, со стороны Древней Руси, по необходимости должен объединить тему внутреннего развития скандинавских стран с темой русско-скандинавских связей, а тем самым завершить характеристику Скандинавии эпохи викингов в Европе IX–XI вв. Предпосылки для решения такой задачи созданы не только всем предшествующим развитием мировой скандинавистики, но и достижениями советской школы скандинавистов, определившимися к началу 1980-х годов. Становление этой школы связано с именами Б.А.Брима, Е.А.Рыдзевской, а её наибольшие успехи - прежде всего с именем выдающегося исследователя и организатора науки М.И.Стеблина-Каменского. В его работах, а также в трудах таких учёных, как А.Я.Гуревич, Е.А.Мелетинский, О.А.Смирницкая, А.А.Сванидзе, И.П.Шаскольский, Е.А.Мельникова, С.Д.Ковалевский и других, сосредоточены принципиально важные результаты изучения скандинавского средневековья. Опираясь на эти достижения, можно осуществить соединение археологических данных - с ретроспективным анализом письменных источников, реконструировать основные характеристики общественно-политической структуры, системы норм и ценностей Скандинавии IX–XI вв.

Прости нас, Глеб
Пятнадцатого августа в Старой Ладоге, не дожив до шестидесяти, умер известный петербургский историк и археолог Глеб Сергеевич Лебедев.

Он родился в истощенном Ленинграде, только что освобожденном от блокады, и вынес из детства готовность к борьбе, крепкие мускулы и слабое здоровье. Окончив школу с золотой медалью и отслужив три года в армии на Севере, он завершил курс университета досрочно и тотчас был взят на кафедру археологии преподавать своим недавним сокурс-никам. Еще студентом он стал душой Славяно-варяжского семинара, а через пятнадцать лет его руководителем. Семинар возник в ходе борьбы шестидесятников за правду в исторической науке и стал центром научной оппозиции официальной идеологии.
Немудрено, что в годы демократического обновления Лебедев вошел в первый демократический состав Петросовета и был активным участником сохранения центра города и восстановления в нем исторических традиций. Этот запал он пронес сквозь всю жизнь, и уже в конце ее, в 2001 году, больной и лишенный преподавания, профессор Лебедев возглавил комиссию петербургского Союза ученых, ведшую несколько лет борьбу против засилья ретроградов и псевдопатриотов на историческом факультете, завершившуюся победой науки над идеологическими клише советского прошлого.
Чтобы предъявлять весомые аргументы в выяснении истинной роли варягов на Руси, Лебедев взялся за изучение всего объема материалов о норманнах-викингах, и из этих изысканий родилась его обобщающая книга "Эпоха викингов в Северной Европе" (1985). В ней он показал многогранные контакты славян со скандинавами, из которых родилась балтийская культурная общность. Роль этой общности и силу ее традиций Лебедев прослеживает вплоть до современности - этому посвящены написанные им разделы в коллективном труде "Основания регионалистики" (1999) и многочисленные работы о Петербурге. Его размышления над теоретическими проблемами археологии и ее перспективами вылились в капитальный труд "История отечественной археологии" (1992), ставший основным учебником в университетах России. Отличительной чертой этой книги является умелая увязка истории науки с общим движением общественной мысли и культуры.
Еще студентом, увлеченный и увлекающий всех вокруг, Глеб Лебедев покорил сердце красивой и талантливой студентки кафедры искусствоведения Веры Витезевой, которая специализировалась на изучении архитектуры Петербурга, и с ней Глеб Сергеевич прожил всю жизнь. Он был верным, но нелегким мужем и хорошим отцом. Заядлый курильщик (предпочитавший "Беломор"), он поглощал неимоверное количество кофе, работая ночами напролет. Он жил на износ, и медики не раз вытаскивали его из когтей смерти.
У него было немало противников и недругов, но его учителя, коллеги и многочисленные ученики любили его и готовы были прощать ему всё за тот вечный пламень, которым он горел сам и зажигал всех вокруг.
Без горячего участия Глеба Сергеевича было невозможно представить ни одного значительного события в жизни города и страны. У него была прорва общественных и научных обязанностей. В конце восьмидесятых он стоял у истоков создания общества "Мемориал", и гордился этим как высокой гражданской обязанностью и наградой. А еще он был ладожским скальдом - талантливым поэтом, воплотившим в своих, известных всем ладожским археологам, стихах дух древнего Альдейгьюборга.
Ему было свойственно ощущение мистических связей истории с современностью, исторических событий и процессов со своей личной жизнью. По образу мышления ему был близок Рерих. Тут есть некоторое противоречие с принятым идеалом ученого, но недостатки человека являются продолжением его достоинств. Трезвое и холодное рассудочное мышление было ему чуждо. Он был опьянен ароматом истории (и порою не только им). Подобно своим героям-викингам он жил полной жизнью. Он дружил с Интерьерным театром Петербурга и, будучи профессором, принимал участие в его массовых спектаклях. На выставке в Интерьерном театре рядом с костюмами Петропавловки и Адмиралтейства и сегодня выставлен костюм викинга, спроектированный и сшитый специально для Глеба Сергеевича (и увенчанный его маской).
Когда в 1987 г. курсанты Макаровского училища на двух гребных ялах прошли от Выборга до Одессы по пути из Варяг в Греки по рекам, озерам и волокам нашей страны, вместе с ними тащил ладьи профессор Лебедев. Когда норвежцы построили подобия древних ладей викингов и тоже предприняли на них путешествие от Балтийского до Черного моря, в России была построена такая же ладья "Нево", но совместное путешествие 1991 г. было сорвано путчем. Осуществлено оно было только в 1995-м со шведами, и снова с молодыми гребцами был профессор Лебедев. Когда же этим летом шведские "викинги" прибыли снова на ладьях в Петербург и расположились лагерем, моделирующим древние "вики", на пляже у Петропавловской крепости, в палатках с ними поселился Глеб Сергеевич.
Он дышал воздухом истории и жил в ней. 13 августа, приехав в Старую Ладогу, он привез с собой только что подписанный приказ о создании университетской научной и музейной базы на Варяжской улице. Он приехал сюда победителем, был счастлив оттого, что дело его жизни будет продолжено. Ранним утром 15 августа (день, отмечаемый всеми археологами России как День Археолога) его не стало.
Он хотел, чтобы его похоронили в Старой Ладоге - древней столице Рюрика, и по мистическим планам судьбы пришел умереть туда, где желал остаться навечно.

От имени друзей,
соратников и учеников
проф. Л. С. Клейн

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Эпоха викингов в Северной Европе – один из важнейших этапов исторического прошлого скандинавских стран. Она отделяет десять тысячелетий первобытности от начала собственно исторического периода, который на севере Европейского континента открывается становлением раннефеодального общества, как первой классовой социально-экономической формации.

Последовательный анализ всех доступных изучению аспектов экономики, социально-политической структуры, материальной и духовной культуры, основанный на комплексном исследовании данных разных групп источников (письменных, археологических, нумизматических, языковых), и обобщение результатов этого анализа на сравнительно-историческом фоне и в конкретно-исторической взаимосвязи с развитием соседних государств региона позволяет реконструировать основные этапы этого революционного процесса, охватившего IX – первую половину XI столетия.

Предпосылки к развитию классовых отношений, основанных на общественном разделении труда, в Северной Европе складываются во второй половине I тыс. н. э., после создания северной системы комплексного хозяйства, основанного на использовании железных орудий труда и приспособленного к экологическим условиям Скандинавии. Вплоть до VIII в. социальное развитие сдерживали продолжавшие функционировать и медленно эволюционировавшие институты традиционного родоплеменного строя. Общественная стабильность обеспечивалась свойственным варварскому обществу механизмом «вынужденной эмиграции», существо которого было раскрыто Марксом: «…избыточное население было вынуждено совершать те полные опасностей великие переселения, которые положили начало образованию народов древней и современной Европы» note 724 .

По своему социальному содержанию эпоха викингов представляет собой финал общеевропейской эпохи Великого переселения народов (V-VI вв.), но финал запоздалый, развернувшийся в иных политических условиях. В Скандинавии он вызвал к жизни особое социальное явление – «движение викингов», которое охватило широкие и различные общественные слои, и выработало новые, специфические организационные формы. Движение викингов обеспечило (за счет военных походов и внешней торговли) поступление в Скандинавию значительного количества материальных ценностей. В ходе движения дифференцировались и консолидировались новые социальные группы: военно-дружинный слой, купцы, ремесленники. На базе накопленных материальных и социальных ресурсов сформировались политические институты раннефеодальной государственности, королевская власть, которая последовательно подчинила органы племенного самоуправления, уничтожила или адаптировала родоплеменную знать, консолидировала военно-феодальные элементы, а затем ликвидировала движение викингов. Соотношением всех этих социальных сил на протяжении двух с половиной столетий были предопределены характерные особенности скандинавской средневековой государственности, неизвестные в других феодальных странах Европы (сохранение институтов крестьянского самоуправления, народной вооруженной силы – ледунга, отсутствие крепостного права). В то же время именно к концу эпохи викингов сложились и функционировали основные институты раннефеодальной государственности: королевская власть, опирающаяся на иерархически организованную вооруженную силу (практически совпадающую с классом феодалов и противостоявшую вооруженной организации свободного населения); регламентированное этой властью законодательство, обеспечивающее контроль государства над налогами, повинностями, судом; христианская церковь, освящавшая социальную систему и политический строй феодальной формации. Эти основополагающие элементы средневекового классового общества вызревали на протяжении всей эпохи викингов, а к концу ее уже определяли общественную, политическую и культурную структуру каждой из скандинавских стран. Следуя ленинскому определению: «Государство есть продукт и проявление непримиримости классовых противоречий. Государство возникает там, тогда и постольку, где, когда и поскольку классовые противоречия объективно не могут быть примирены. И наоборот: существование государства доказывает, что классовые противоречия непримиримы» note 725 , необходимо констатировать, что именно эпоха викингов в Северной Европе стала эпохой вызревания и развертывания непримиримых классовых противоречий, завершившихся установлением классового, феодального государства.

Специфика этого процесса в Скандинавии IX-XI вв. заключалась в широком использовании дополнительных, внешних ресурсов, исчислявшихся минимум в 7-8 млн. марок серебра и перераспределенных в итоге в пользу формирующегося класса феодалов (составлявшего с семьями не более 2-3% населения и исчислявшегося в 12-15 тыс. вооруженных людей). Первичная концентрация этих средств была осуществлена силами викингов. Это движение, численность которого достигала на разных этапах 50-70 тыс. человек, привело к своеобразному «перепроизводству надстроечного элемента» в виде военных дружин, оторвавшихся от племенной организации и не вошедших в состав класса феодалов. Постепенная (и неполная) дифференциация викингов, их растворение в составе разных социальных групп средневекового общества (в Скандинавии и за ее пределами); методичная борьба с ними королевской власти, а самое главное – изъятие в пользу государства, феодального класса накопленных излишков средств, подорвали социально-экономическую основу движения викингов и привели к его прекращению.

Это движение было вызвано к жизни политическими условиями эпохи. В отличие от германских и славянских племен IV-VI вв., скандинавы имели дело не с разлагающейся античной, рабовладельческой империей, а с системой феодальных государств – либо сложившихся (Каролингская империя, Византия, Арабские халифаты), либо – складывающихся (Древняя Русь, Польша, полабские и балтийские славяне). На Западе, где норманнам противостояли сложившиеся государства, викинги смогли получить определенное количество материальных ценностей (путем военных грабежей), принять участие в феодальных войнах, частично войти в состав господствующего класса, и усвоить при этом некоторые политические и культурные нормы феодального общества. Эти отношения особое значение имели на ранних этапах эпохи викингов (793-891 гг.), для вызревания в жестоком военном противоборстве организационных форм движения (дружины викингов). В дальнейшем, потерпев военное поражение, скандинавы вышли на западноевропейскую арену лишь после того, как в основе было завершено строительство раннефеодальных государств в Северной Европе.

Отношения на Востоке развивались иначе. Необходимые материальные ценности (через Русь на Север поступило не менее 4-5 млн. марок серебра, т.е. более половины использованных для «феодальной революции» средств), невозможно было получить непосредственно путем грабежей, так как они накапливались здесь в результате многоступенчатой, транзитной торговли славян с мусульманским миром и Византией. Варяги были вынуждены включиться в строительство системы государственных коммуникаций, территорий, центров, институтов, и в силу этого – в значительной степени подчинить свои интересы и цели интересам и целям славянского господствующего класса Древней Руси. Отношения варягов с Русью приняли характер длительного и многостороннего сотрудничества. Оно началось в раннюю эпоху и наиболее плодотворно развивалось на протяжении средней эпохи викингов (891-980 гг.), в самый ответственный для скандинавских стран период собственного государственного строительства.

Эти отношения, охватившие сферу материального производства (ремесло), торгового обмена, социальных институтов, политических связей, культурных норм, обеспечили поступление в Скандинавию не только материальных ценностей, но в значительной мере и социально-политического опыта, выработанного господствующим классом Киевской Руси, который, в свою очередь, был тесно связан с крупнейшим и авторитетнейшим из феодальных государств эпохи – Византийской империей. В это время норманны, столкнувшиеся с государствами «римско-германского синтеза» в безуспешном военном противоборстве, в какой-то мере были втянуты в орбиту иного пути строительства феодализма – на основе взаимодействия общинных, «варварских» порядков славянских и других племен с античной традицией, которая в Византии преемственно развивалась от рабовладельческой формации к феодальной. Некоторые нормы и ценности этого восточноевропейского мира глубоко укоренились в обществе эпохи викингов и на столетия предопределили своеобразие духовной культуры скандинавских стран.

Собственный, «северный», путь развития феодализма окончательно определился в позднюю эпоху викингов (980-1066гг.), когда постепенно были свернуты разносторонние отношения с внешним миром. В середине XI в. скандинавские страны опирались уже главным образом на внутренние, ограниченные ресурсы, чем и определялась в дальнейшем их роль в истории Европы средних веков.

ЦИТИРОВАННЫЕ ИСТОЧНИКИ

Источники даны по способу их цитирования в тексте и размещены в следующей последовательности: сочинения древних и средневековых авторов; эпические произведения (включая саги); кодексы законов, летописи.