Процесс зиновьева–каменева и другие самые громкие судебные процессы в ссср. Зиновьев и Каменев: жалкие предатели или грамотные управленцы

В 1936 году (с 19-го по 24-е августа) состоялся первый из крупных московских процессов над лидерами внутрипартийной оппозиции.
Это было дело «Антисоветского объединённого троцкистско-зиновьевского террористического центра».
Также он известен ещё как «процесс 16-ти».

Следствие по делу велось с 5 января по 10 августа 1936 года под руководством Г. Г. Ягоды и Н. И. Ежова.
К началу следствия часть подследственных уже сидела в тюрьме по делу о «моральной ответственности» за убийство Кирова.
Среди них были осужденные в январе 1935 года по делу «Московского центра» и отбывавшие наказание Г. Е. Зиновьев и Л. Б. Каменев.

Зиновьев из тюремной камеры писал отчаянные письма Сталину:

«В моей душе горит одно желание: доказать Вам, что я больше не враг. Нет того требования, которого я не исполнил бы, чтобы доказать это… Я… подолгу пристально гляжу на Ваш и других членов Политбюро портреты в газетах с мыслью: родные, загляните же в мою душу, неужели же Вы не видите, что я не враг Ваш больше, что я Ваш душой и телом, что я понял всё, что я готов сделать всё, чтобы заслужить прощение, снисхождение… Не дайте умереть в тюрьме. Не дайте сойти с ума в одиночном заключении».

Помимо Зиновьева и Каменева наказание уже отбывали также активные оппозиционеры Евдокимов, Бакаев, Мрачковский, Смирнов.
Остальные были арестованы уже в ходе следствия…

Следователи получили показания и о том, что в июне 1934 года Каменев специально выезжал в Ленинград.
И связался там с М. Н. Яковлевым, руководителем одной из террористических групп, которому дал указание форсировать подготовку теракта против Кирова.
При этом он упрекал руководителей террористических групп «в медлительности и нерешительности».

Бывший личный секретарь Зиновьева Н. М. Моторин на допросе 30 июня 1936 года рассказал о встрече с «шефом» осенью 1934 года.

Моторин признавался:

«Зиновьев указал мне, что подготовка террористического акта должна быть всемерно форсирована и что к зиме Киров должен быть убит. Он упрекал меня в недостаточности решительности и энергии и указал, что в вопросе о террористических методах борьбы надо отказаться от предрассудков».

От «предрассудков» отказывался не только Зиновьев.
Активный член московского террористического центра И. И. Рейнгольд на допросе 9 июля 1936 года рассказал о своей встрече в тот же период с Каменевым.
Она прошла на квартире последнего в Карманицком переулке, в Москве.
Лишённые возможности претендовать на реальное политическое влияние, Зиновьев и Каменев уже не церемонились в выборе средств борьбы. Возвращение утраченной власти превращалось для них в идею фикс, почти в маниакальную потребность.

Рейнгольд показывал:

«Каменев доказывал необходимость террористической борьбы и прежде всего убийство Сталина, указывая, что этот путь есть единственный для прихода к власти. Помню особенно его циничное заявление о том, что «головы отличаются тем, что они не отрастают».

«По указанию Зиновьева к организации террористического акта над Сталиным мною привлечены зиновьевцы Рейнгольд, Богдан и Файвилович, которые дали согласие принять участие в террористическом акте».

Открывшиеся новые обстоятельства вызывали необходимость проведения повторного расследования убийства Кирова.
Поэтому Зиновьева и Каменева, осужденных 16 января 1935 года по делу «московского центра», в середине июля 1936 года «доставили из политизолятора для переследствия, в московскую тюрьму».
Им было суждено стать основными фигурами на начавшемся в августе «Процессе 16».

Слово «террор» уже заняло прочное место в лексиконе заговорщиков.
Убийство наркома обороны Ворошилова готовили, по меньшей мере, две группы.
Троцкист Ефим Дрейцер получил задание на осуществление этого теракта непосредственно от Троцкого.
К исполнению он привлёк командира дивизии Д. А. Шмидта и майора Бориса Кузьмичёва.

«В середине лета 1934 года Дрейцер мне докладывал, что им подготовлялось одновременно убийство Ворошилова, для чего должен был быть подготовлен Шмидт Дмитрий, бывший в армии на должности командира и не бывший на подозрении в партии. Предполагалось, что он убьёт его либо во время личного доклада Ворошилову, либо во время очередных маневров, на которых будет присутствовать Ворошилов».

Вторая группа, готовившая покушение на Ворошилова, возглавлялась М. Лурье.
Он был переброшен в Советский Союз Троцким и имел в Берлине связи с Францем Вайцем.
В состав группы входили Натан Лурье, Эрик Констант, Павел Липшиц.
Члены группы намеревались «выследить и убить Ворошилова в районе Дома Реввоенсовета на улице Фрунзе».

Фашисты охотно сотрудничали с агентами Троцкого.

Говоря о мотивах связи с руководителем штурмовиков Вайцем, на допросе 21 июля Э. К. Констант пояснял:

«Будучи крайне озлоблен против политики ВКП(б) и лично против Сталина, я сравнительно легко поддался политической обработке, которую вёл в отношении меня Франц Вайц.
В беседах со мной Франц Вайц указывал, что различие наших политических позиций (я троцкист, а он фашист) не может исключить, а наоборот, должно предполагать единство действий троцкистов и национал-социалистов в борьбе против Сталина и его сторонников. После ряда сомнений и колебаний я согласился с доводами Франца Вайца и находился с ним всё время в постоянном контакте».

Уже на следующий день после этого признания следователи получили дополнительную информацию о руководящей исполнительской роли Бакаева в подготовке убийства Кирова.
На допросе 22 июля 1936 года о соучастниках планируемого покушения на Кирова рассказал Р. В. Пикель.
Он сообщил на следствии, что Бакаев развил лихорадочную деятельность по организации покушения и на Сталина, вкладывая в это всю свою энергию.

Пикель показал:

«Бакаев не только руководил подготовкой террористического акта в общем смысле, а лично выезжал на места наблюдения. Проверял и вдохновлял людей... Летом 1934 года я как-то пришёл к Рейнгольду.
Рейнгольд мне сообщил, что наблюдения за Сталиным дали положительные результаты и что Бакаев с группой террористов выехали на машине сегодня с задачей убить Сталина.
При этом Рейнгольд нервничал, что они долго не возвращаются. В этот же день вечером я вновь виделся с Рейнгольдом, и он сообщил мне, что осуществлению террористического акта помешала охрана Сталина, которая, как он выразился, спугнула участников организации».

Между тем по ходу следствия более определённо, всё чётче стала обозначаться рука Троцкого.
Он, находясь за границей, особенно после ареста Каменева и Зиновьева, всячески форсирует совершение убийства Сталина, подгоняя всесоюзный объединённый троцкистско-зиновьевский центр.
Он систематически посылает через своих агентов директивы и практические указания об организации убийства.

На допросе 23 июля Ефим Дрейцер признался в получении очередной письменной директивы Троцкого.

Дрейцер показывал:

«Эту директиву я получил через мою сестру, постоянно проживающую в Варшаве, – Сталовицкую, которая приехала в Москву в конце сентября 1934 г. Содержание письма было коротко. Начиналось оно следующими словами: «Дорогой друг! Передайте, что на сегодняшний день перед нами стоят следующие задачи:
первая – убрать Сталина и Ворошилова, вторая – развернуть работу по организации ячеек в армии, третья – в случае войны использовать всякие неудачи и замешательства для захвата руководства.
Наряду с нами убийство Сталина готовили И. Н. Смирнов и С. В. Мрачковский, которые получили прямую директиву Троцкого совершить террористический акт».

Именно о получении этой директивы, переданной Дрейцером через Эстермана, говорил на допросе 4 июля 1936 года Мрачковский:

«Эстерман передал мне конверт от Дрейцера. Вскрыв конверт при Эстермане, я увидел письмо, написанное Троцким Дрейцеру. В этом письме Троцкий давал указание убить Сталина и Ворошилова».

После ознакомления с показаниями других подследственных и проведённых следователями очных ставок Зиновьеву и Каменеву не оставалось ничего иного, как признать хотя бы часть показаний своих подельников.

На вопрос, заданный следователем руководителю объединённого блока Каменеву 23 июля 1936 года, знал ли он о решении центра убить товарища Сталина и С. М. Кирова, Каменев ответил:

«Да, вынужден признать, что ещё до совещания в Ильинском Зиновьев сообщил мне о намечавшихся решениях центра троцкистско-зиновьевского блока о подготовке террористических актов против Сталина и Кирова.
При этом он мне заявил, что на этом решении категорически настаивают представители троцкистов в центре блока – Смирнов, Мрачковский и Тер-Ваганян, что у них имеется прямая директива по этому поводу от Троцкого и что они требуют практического перехода к этому мероприятию в осуществление тех начал, которые были положены в основу блока. Я к этому решению присоединился, так как целиком его разделял».

«Я также признаю, что участникам организации Бакаеву и Кареву от имени объединённого центра мною была поручена организация террористических актов над Сталиным в Москве и Кировым в Ленинграде. Это поручение мною было дано в Ильинском осенью 1932 года».

Среди прочих фактов, выявленных следствием в процессе допросов, было установлено, что в дальнейшем эта задача конкретизировалась.
Так, летом 1934 года в Москве на квартире Каменева состоялось очередное совещание, на котором присутствовали Каменев, Зиновьев, Евдокимов, Сокольников, Тер-Ваганян, Рейнгольд и Бакаев.
Но и это было не всё.
Кроме убийства Сталина и Кирова, заговорщики планировали теракты против Ворошилова, Орджоникидзе, Жданова, Косиора и Постышева.
Но такие замыслы нельзя было осуществить на одном энтузиазме.
Для эффективной деятельности необходимы были материальные средства и оружие.
Группа террористов в Горьком: Лаврентьев, Храмов, Пугачёв, возглавляемая троцкистом Поповым, пыталась осуществить ряд грабежей кассиров в Арзамасе и сельсоветов Ардатовского района. Но из-за недостатка опыта ограбления не удались. Поэтому заговорщики пошли более «цивилизованным» путём.
На одном из совещаний центра Каменев дал поручение Рейнгольду: связаться с заместителем председателя Госбанка СССР Г. М. Арткусом.
И летом 1934 года Арткус перевёл на нужды центра 30 тысяч рублей. Деньги были переведены под видом сумм на оплату статистико-экономических работ.
15 тысяч он перевёл Картографическому тресту, который возглавлял активный зиновьевец Фёдоров.
И 15 тысяч - хозяйственному тресту Г. Евдокимова.

Такова в самом кратком изложении хронология следствия, проведённого НКВД в первой половине 1936 года.

Ягода и Вышинский поставили вопрос о необходимости повторного процесса по делу Зиновьева и Каменева.

Историк Юрий Жуков писал:

«Узкое руководство, скорее всего, учитывая ход обсуждения конституции, решило не распылять силы и нанести окончательный по возможности удар одновременно по Троцкому, а также по сторонникам и Троцкого, и Зиновьева. Но чтобы упростить решение задачи, сделать главными обвиняемыми тех, кто уже находился в заключении, отбывая срок, полученный год назад. Так, несомненно, зародилась идея заявить о якобы раскрытом очередном «антисоветском центре», на этот раз – «объединённом троцкистско-зиновьевском», обращённым в равной степени к политическим силам как внутри Советского Союза, так и демократических стран Запада. Это должно было ещё раз продемонстрировать решительный и окончательный отказ от старого курса, который ориентировался, прежде всего, на мировую революцию, для Лондона и Парижа связывался с «рукой Москвы», то есть с экспортом революции, что для всех олицетворялось двумя именами – Троцкого и Зиновьева».

Обсудив эту информацию, 29 июля Политбюро ЦК утвердило закрытое письмо ЦК ВКП(б) «О террористической деятельности троцкистско-зиновьевского контрреволюционного центра».
Оно было направлено «обкомам, крайкомам, ЦК нацкомпартий, горкомам, райкомам» партии.
В нём сообщалось, что в текущем году НКВД раскрыл несколько «террористических групп» в Москве, Ленинграде, Горьком, Минске, Киеве, Баку и других городах.
И объявлялось, что «Зиновьев и Каменев были не только вдохновителями террористической деятельности против вождей нашей партии и правительства, но и авторами прямых указаний как об убийстве С. М. Кирова, так и готовившихся покушений на других руководителей нашей партии, и в первую очередь на т. Сталина. Равным образом считается теперь установленным, что зиновьевцы проводили свою террористическую практику в прямом блоке с Троцким и троцкистами».
В письме приводились многочисленные выдержки из протоколов допросов Зиновьева и Каменева, а также бывших сторонников Зиновьева - Бакаева, Евдокимова и троцкистов – Смирнова, Мрачковского, Тер-Ваганяна.
Эти выписки содержали признательные показания относительно создания заговорщического центра и подготовки ими террористических актов.

Через две недели, 15 августа 1936 года Прокуратура СССР известила в печати о результатах следствия, проведённого НКВД, о «раскрытии террористических троцкистско-зиновьевских групп», которые действовали «по прямым указаниям» Троцкого, и о предании суду группы заговорщиков и террористов.

После заявления Прокуратуры СССР 15 августа 1936 года о предстоящем суде в печати стали публиковаться многочисленные статьи и резолюции с осуждением «троцкистско-зиновьевской банды».
Так, например, 17 августа в «Правде» публикуется статья «Страна клеймит подлых убийц».

Поймали мы змею, и не одну змею.
Зиновьев! Каменев! На первую скамью!
Вам первым честь – припасть губами к смертной чаше!
Нет больше веры вам. Для нас уж вы мертвы.

В эти дни Сталина в Москве не было. Ещё перед началом процесса он, как обычно, уехал в отпуск в Сочи.

«Из представителей печати на процесс допускаются: а) редакторы крупнейших центральных газет, корреспонденты «Правды» и «Известий»; б) работники ИККИ и корреспонденты для обслуживания иностранных коммунистических работников печати; в) корреспонденты иностранной буржуазной печати. Просятся некоторые посольства. Считаем возможным выдать билеты лишь для послов – персонально».

Ответ из Сочи пришел на следующий день: «Согласен. Сталин».

19 августа 1936 года Военная коллегия Верховного Суда СССР под председательством армвоенюриста В. В. Ульриха в составе членов корвоенюриста И. О. Матулевича, диввоенюриста И. Т. Никитченко, диввоенюриста И. Т. Голякова при секретаре военюристе первого ранга А. Ф. Костюшко приступила к рассмотрению дела, о так называемом, «Антисоветском объединённом троцкистско-зиновьевском центре».

Суд прошёл в Москве в Октябрьском зале Дома Союзов.
Судьи расположились в массивных крёслах, украшенных государственными гербами, за длинным столом, накрытым красной скатертью.
Подсудимые сидели за деревянной перегородкой с правой стороны. По бокам и сзади них стояли красноармейцы с винтовками, с примкнутыми штыками.
Позади них была дверь, за которой находились буфет и комната, где в перерывах подсудимые отдыхали.
Процесс открылся в 12 часов дня.
Он проходил при открытых дверях в присутствии зрителей и почти 30-ти иностранных журналистов и дипломатов.
Представшая на нём группа боевиков и их руководителей и по понятиям того времени, да и, по современным, являлись террористической.
Обвиняемые отвечали на вопросы председателя суда довольно лаконично. Почти с подчёркнутой «скромностью».

Государственным обвинителем был Генеральный прокурор Союза ССР А. Я. Вышинский.

На скамье подсудимых были ближайшие соратники Ленина – Григорий Евсеевич Зиновьев (Радомысльский), Лев Борисович Каменев (Розенфельд) вместе с 14-ю своими сообщниками.
В числе их были:
- Иван Никитич Смирнов (член партии большевиков с 1903 года, был одним из руководителей борьбы за установление Советской власти в Сибири, боролся против армии Колчака, бывший нарком почт и телеграфов и активный троцкист),
- Сергей Викторович Мрачковский (член большевистской партии с 1905 года, организатор борьбы за Советскую власть на Урале, некогда крупный ставленник Троцкого в армии),
- Ефим (Эфраим) Александрович Дрейцер – он состоял в охране Троцкого, сражался против Колчака, против войск Пилсудского, заместитель директора челябинского завода «Магнезит»,
- Вагаршак Арутюнович Тер-Ваганян – один из руководителей большевиков в Армении, борцов за установление Советской власти, при Ленине он был редактором журнала «Под знаменем марксизма»,
- Ричард Витольдович Пикель – наполовину англичанин и сотрудник секретариата Зиновьева в Коминтерне, ранее он сотрудничал в ЧК в Ленинграде,
- Исаак Исаевич Рейнгольд – помощник наркома финансов, близкий приятель Каменева, бывший заведующий секретариатом ИККИ, бывший замнаркома земледелия СССР,
- Григорий Еремеевич Евдокимов (в прошлом матрос, занимал пост заместителя Петроградского Совета, секретарь Зиновьева),
- Иван Дмитриевич Бакаев (член большевистской партии с 1906 года, в своё время возглавлял Петроградскую ЧК, подручный Евдокимова),
- Фриц Давид (Илья Израилевич Круглянский) – один из бывших редакторов органа Компартии германии «Роте Фане», затем секретарь Вильгельма Пика – лидера Германской компартии,
- Э. С. Гольцман – бывший сотрудник Наркомата внешней торговли,
- Натан Лазаревич Лурье – политэмигрант из Германии,
- Моисей Ильич Лурье - политэмигрант из Германии,
- Конон Борисович Берман-Юрин – журналист, политэмигрант из Германии,
- Валентин Павлович Ольберг - приехал из нацистской Германии всего за пару лет до процесса, спасаясь от преследований.

Их обвиняли в том, что они:
- в соответствии с директивой Л. Д. Троцкого организовали объединённый троцкистско-зиновьевский террористический центр для совершения убийства руководителей ВКП(б) и Советского правительства;
- подготовили и осуществили 1 декабря 1934 года через ленинградскую подпольную террористическую группу злодейское убийство члена Политбюро ЦК и секретаря ЦК и Ленинградского обкома ВКП(б) С. Кирова;
- создали ряд террористических групп, готовивших убийство И. В. Сталина, К. Е. Ворошилова, А. А. Жданова, Л. М. Кагановича, Г. К. Орджоникидзе, С. В. Косиора, П. П. Постышева.

По мнению обвинения, осенью 1932 года подпольная троцкистская организация в СССР, выполняя указания Л. Д. Троцкого из-за границы, объединила усилия с подпольной зиновьевской организацией.
Так образовался «объединённый центр».
Конечная цель их была - захват власти.
Как утверждало обвинение, заговорщики не тешили себя надеждой заручиться поддержкой народа, ибо под руководством Сталина СССР успешно строил социализм.
Поэтому оставалось только одно - убить Сталина и других вождей партии и правительства.

А началось всё ещё в марте 1932 года.
Именно тогда Троцкий в открытом письме (экземпляр которого нашёлся между двойными стенками чемодана Э. С. Гольцмана) выступил с призывом убрать Сталина, то есть убить его.
Троцкий из Норвегии заправлял всем заговором.
А главными заговорщиками в СССР являлись Зиновьев и Каменев.
Шифрованные донесения от Троцкого заговорщикам якобы передавал Смирнов.

По материалам обвинения центр дал команду группе Николаева-Котолынова убить Кирова в Ленинграде.
Планировалось ещё много покушений.
Но каждый раз выходила осечка.
Выполняя указание Смирнова, Гольцман якобы встретился осенью 1932 года с сыном Троцкого Львом Седовым и самим Троцким в копенгагенском отеле «Бристоль». Именно там последний и сказал, что Сталина необходимо убить («убрать»).
Кстати, позднее сын Троцкого Л. Седов признал, что действительно встречался с Гольцманом в 1932 году и обсуждал тактику оппозиции.

В 1934 году Бакаев, Рейнгольд и Дрейцер дважды пытались выполнить эту установку. Но безуспешно.
В 1935 году Берман-Юрин и Фриц Давид хотели убить Сталина на VII конгрессе Коминтерна, но у них тоже ничего не вышло:
- первого просто не пустили в здание,
- а второй хотя и прошёл со своим браунингом, но не мог подойти на расстояние выстрела.
Повинуясь переданному Седовым приказу Троцкого, Ольберг хотел застрелить Сталина на первомайских торжествах 1936 года. Но не смог, так как был арестован до Первомая.
Натану Лурье не удалось выполнить задание - убить Кагановича и Орджоникидзе, когда они приехали в Челябинск.
Потом он не застрелил Жданова на первомайской демонстрации в Ленинграде в 1936 году только потому, что оказался слишком далеко от него.
Готовились покушения и на Ворошилова, Косиора и Постышева. Но все попытки провалились…

Хотелось бы привести некоторые отрывки из стенограммы процесса.

Подсудимый Евдокимов, касаясь фактической стороны подготовки убийства Кирова, рассказал, что летом 1934 года на квартире Каменева в Москве состоялось совещание.
На нём присутствовали: Каменев, Зиновьев, Евдокимов, Сокольников, Тер-Ваганян, Рейнгольд и Бакаев.
На этом совещании было принято решение форсировать убийство Кирова.

«Вышинский: Так прямо и говорилось – «форсировать убийство Кирова»?
«Евдокимов: Да, так и говорилось.
С этой целью осенью 1934 года Бакаев поехал в Ленинград проверить, как идёт подготовка террористического акта против Сергея Мироновича Кирова ленинградскими террористами. Эти террористические группы установили слежку за Сергеем Мироновичем Кировым и выжидали удобного момента, чтобы совершить террористический акт.
Вышинский: Убийство Сергея Мироновича Кирова было подготовлено центром?
Евдокимов: Да.
Вышинский: Вы лично принимали участие в этой подготовке?
Евдокимов: Да.
Вышинский: Вместе с вами принимали участие в подготовке Зиновьев и Каменев?
Евдокимов: Да.
Вышинский: По поручению центра Бакаев ездил в Ленинград проверять ход подготовки там на месте?
Евдокимов: Да».

Вышинский путём дальнейших вопросов устанавливает, что Бакаев во время поездки в Ленинград имел встречу с убийцей Кирова – Николаевым.
С ним Бакаев вёл разговор о подготовке убийства.

«Вышинский: Вы в Ленинграде виделись с Николаевым?
Бакаев: Да.
Вышинский: По поводу убийства С. М. Кирова договаривались?
Бакаев: Мне не нужно было договариваться, потому что директива об убийстве была дана Зиновьевым и Каменевым.
Вышинский: Но вам говорил Николаев, что он решил совершить убийство Кирова?
Бакаев: Говорил он и другие террористы – Левин, Мандельштам, Котолынов, Румянцев.
Вышинский: Разговор был об убийстве Кирова?
Бакаев: Да.
Вышинский: Он проявил свою решимость. А вы как относились к этому?
Бакаев: Положительно».

Из дальнейших вопросов Вышинского Бакаеву выяснилось, что после своей поездки в Ленинград он докладывал Евдокимову и Каменеву о ходе подготовки убийства Кирова.

На вопрос Вышинского обвиняемому Каменеву о том, имел ли место действительно доклад Бакаева ему, Каменев отвечал утвердительно.

«Вышинский: «Что он вам передал?
Каменев: Он сказал, что организация подготовлена к совершению удара и что этот удар последует.
Вышинский: А как вы к этому отнеслись?
Каменев: Удар был задуман и подготовлен по постановлению центра, членом которого я был, и я это рассматривал как выполнение той задачи, которую мы себе ставили».

«Вышинский: Обвиняемый Зиновьев, и вы были организатором убийства товарища Кирова?
Зиновьев: По-моему, Бакаев прав, когда он говорит, что действительным и главным виновником злодейского убийства Кирова явились в первую очередь я – Зиновьев, Троцкий и Каменев, организовав объединённый террористический центр. Бакаев играл в нём крупную, но отнюдь не решающую роль.
Вышинский: Решающая роль принадлежит вам, Троцкому и Каменеву. Обвиняемый Каменев, присоединяетесь ли вы к заявлению Зиновьева, что главными организаторами были вы, Троцкий и Зиновьев, а Бакаев играл роль практического организатора?
Каменев: Да».

Каменев дополнил картину подготовки теракта следующим фактом:

«В июне 1934 года я лично ездил в Ленинград, где поручил активному зиновьевцу Яковлеву подготовить параллельно с группой Николаева – Котолынова покушение на Кирова. В начале 1934 года мне из доклада Бакаева были известны все детали подготовки убийства Кирова николаевской группой».
«Вышинский: Убийство Кирова это дело ваших рук?
Каменев: Да».

Предъявленные обвинения признали почти все подсудимые, за исключением И. Н. Смирнова и Э. С. Гольцмана.
Последние, как и на предварительном следствии, продолжали отрицать какую-либо свою причастность к террористической деятельности, хотя и были готовы подтвердить участие в работе подпольной оппозиционной организации. Тем более что И. Смирнов ещё в 1933 году был осужден за это к 5 годам лишения свободы.

Некоторые либеральные историки писали, что эти разоблачающие признания были выбиты из подследственных пытками.
Но для такого подозрения нет оснований хотя бы потому, что по обе стороны следовательского стола сидели люди одной национальности, «одной крови».

Наоборот, свидетель работы следователей, энкавэдист А. Орлов-Фельдбин, бежавший позже за границу, писал в своих мемуарах, что:

«Следствие приняло характер почти семейного дела», и бывший завсекретариатом Зиновьева Пикель в ходе допросов «называл сидящих перед ним энкавэдистов по имени: Марк, Шура, Ося. Имеются в виду участвовавшие в допросах Гай, Шанин и Островский».

Исследователь Ярослав Шимов пишет о том, что покаяния большевистских лидеров на публичных процессах - одна из загадок истории:

«Люди, известные всему миру как вожди революции, соратники Ленина, организаторы всего хорошего и дурного, что исходило от партии большевиков в первое десятилетие её власти, - эти люди признавались в страшных, и в то же время, низменных преступлениях против созданных ими партии и государства.
Предположим, они разочаровались в идеалах большевизма. Но нет никаких признаков этого. Да и на процессах перед нами - не озлобленные враги, а жалкие людишки, поливающие себя грязью для пущей убедительности.
Что с ними произошло? На что они рассчитывали? Ведь это были расчётливые, политически опытные люди. Может быть, их били и пытали?»

Но исследователь В. Роговин говорит об обратном:

«Как можно судить по имеющимся документам и свидетельствам, в 1936 году к подследственным ещё не применялись зверские физические истязания. Следователи ограничивались такими приёмами, как лишение сна, многочасовые конвейерные допросы, угроза расстрела и ареста родных».

Ярослав Шимов:

«Подсудимых шантажировали, угрожая расправой над родными. Это, конечно, козырь. Но такой угрозы недостаточно, чтобы ни в чём не повинный политик согласился умереть как подонок, да ещё признавшись в этом перед всем миром.
Зиновьева держали в камере в духоте. Но этого явно недостаточно, чтобы заставить политика публично представлять роль уголовника. Даже под пыткой можно на многое согласиться и выдать «явки и пароли». Но на процессе, отдохнув и подумав спокойно, можно разоблачить фальсификаторов, ославить их на весь мир. Сталин был уверен, что Зиновьев и Каменев, а затем Пятаков, Раковский, Бухарин, Рыков и другие этого не сделают.
Сталин понял их игру, их мотивы. Оппозиционеры видели свою жизнь только в рамках коммунистической партии. Столько сил, столько жертв было принесено на алтарь этой машины власти. Но звенья этой машины - малокомпетентные люди. В условиях близящегося столкновения Сталину не обойтись без опытных бойцов. Да, они интриговали против него, создавали блоки в подполье, продвигали своих людей, говорили между собой о том, что лучше бы «убрать» Сталина (имея в виду, конечно, политическое смещение, но в минуты отчаяния и гнева, кто знает, что имелось в виду). В 1928–1929 гг. они надеялись вернуться в партию на почетных условиях - ведь их позиции теперь совпадают с линией Сталина. Не вернул, напортачил без их мудрого совета. В 1930–1932 гг. левые (как и правые) надеялись, что Сталин падёт под развалинами собственной политики. Не случилось. Что же, будем выжидать. Придёт мировая битва, и нас либо позовут, либо Сталин сломает себе шею, и нас позовёт партия. Нужно дожить, доказать Сталину, что левая оппозиция «полностью разоружилась».

Признаться в преступлениях - высшее покаяние перед партией, лучшее доказательство своей лояльности.
В этом их убеждал и Сталин, который с помощью процессов хотел окончательно скомпрометировать внутрипартийную оппозицию, заграничный центр оппозиционного коммунизма во главе с Троцким, порождённый леваками экстремизм.
Раз довели до убийства Кирова, помогите исправить дело.
Сталин обещал подсудимым жизнь, объясняя, что Зиновьева и Каменева просто незачем убивать.
Сталин приводил доказательства своей доброй воли.

Исследователи обращают внимание на такой факт:

«Постановлением ЦИК от 1 декабря 1934 года предусматривалось вести дела террористов без защитников, при закрытых дверях, без права апелляции. На московском же процессе 1936 года есть и адвокаты, и публика. Возможно, это отступление от постановления и представление подсудимым права обжаловать приговор были «гарантией» Сталина в сговоре с обвиняемыми?»

И они поверили. Жизнь в их положении была важнее чести. «Лицо» уже было «потеряно» в предыдущих покаяниях.
Именно предыдущие покаяния перед Сталиным Троцкий считает объяснением их нынешнего падения.

Собственно, именно поэтому процесс и представляется Троцкому абсурдным:

«Каким образом убийство «вождей» могло доставить власть людям, которые в ряде покаяний успели подорвать к себе доверие, унизить себя, втоптать себя в грязь и тем самым навсегда лишить себя возможности играть в будущем руководящую политическую роль?»

В ходе процесса газета «Правда» ежедневно печатала его стенограмму.

21 августа в газете «Правда» выходит коллективное письмо «Стереть с лица земли!», подписанное 16 известными писателями.
Подписанты: В. П. Ставский, К. А. Федин, П. А. Павленко, В. В. Вишневский, В. М. Киршон, А. Н. Афиногенов, Б. Л. Пастернак, Л. Н. Сейфуллина, И. Ф. Жига, В. Я. Кирпотин, В. Я. Зазубрин, Н. Ф. Погодин, В. М. Бахметьев, А. А. Караваева, Ф. А. Панфёров, Л. М. Леонов.

Из передовиц журнала «Вестник Академии наук СССР»:

«В дни процесса эта подлая банда убийц, ещё осквернявшая своим существованием советскую землю, с деловитостью профессиональных убийц рассказывала суду об осуществлённых и подготовлявшихся ею злодеяниях. Отребье человечества, объединившееся в троцкистско-зиновьевский центр, они использовали для своей подлой деятельности ещё невиданные в истории методы провокации, предательства и лжи; всё наиболее бесчестное и преступное из грязнейших арсеналов подонков человечества было избрано ими в качестве орудия борьбы. Годами плелась сеть провокаций, диверсий, шпионажа и подготовки убийств. Смерть любимого народного трибуна, пламенного борца за дело Ленина-Сталина, обаятельного человека Сергея Мироновича Кирова - дело этих трижды презренных убийц. Нет преступлений, которые бы не числились в признаниях Зиновьева, Каменева, Евдокимова, Смирнова, Бакаева и прочих убийц. И все они неразрывно связаны с именем главного преступника и вдохновителя всех этих злодеяний, с именем и делами Иуды Троцкого. Это он - Троцкий объединил убийц в троцкистско-зиновьевский центр для осуществления террора против великих вождей коммунизма. Это он - Троцкий совместно с германской тайной фашистской полицией (Гестапо) плёл шпионскую диверсионную сеть на важнейших участках народного хозяйства и обороны социалистической страны. Это он - Троцкий провоцировал войну против Советского Союза, мечтая захватить власть в свои руки. Презренный Иуда заклеймён судом истории, как подлый предатель и главарь убийц».

«ВРАГИ НАРОДА
Семь дней длился судебный процесс над антисоветским троцкистским центром и участниками антисоветской троцкистской организации.
Семь дней Верховный суд Союза ССР, а с ним и все народы великой страны социализма, нить за нитью распутывали клубок грязной, кровавой деятельности презренных предателей родины, шпионов, диверсантов, прямых агентов фашистских разведок.
Перед лицом всего мира на судебном следствии развернулась потрясающая картина преступлений, совершенных этими наймитами империалистического капитала по прямой указке злейшего врага народа - иуды Троцкого.
Азефы и Малиновские казались младенцами и простаками, когда из гнойных уст непревзойдённых мастеров двурушничества и предательства сочились цинично-развязные показания о содеянных ими преступлениях. Во всей истории человечества нельзя найти примеров более низкого и более подлого падения, где так цинично попирались бы основные законы человеческого общежития и человеческой морали».

Пятаков с гневным пафосом писал в газетной публикации:

«После чистого, свежего воздуха, которым дышит наша прекрасная, цветущая социалистическая страна вдруг потянуло отвратительным смрадом мертвецкой. Люди, которые уже давно стали политическими трупами, разлагаясь и догнивая, отравляют воздух вокруг себя...
Нет слов для того, чтобы полностью выразить негодование и отвращение. Это люди, потерявшие последние черты человеческого облика. Их надо уничтожать, как падаль, заражающую чистый, бодрый воздух советской страны; опасную падаль, которая может вызвать гибель наших вождей и уже привела к гибели одного из лучших людей нашей страны – этого чудесного товарища и вождя С. М. Кирова… Многие из нас, включая меня, из-за нашего невнимания, благодушия и утраты бдительности по отношению к окружающим, невольно помогли этим бандитам творить свои чёрные дела…
Хорошо, что Народный комиссариат внутренних дел разоблачил эту банду... Честь и слава работником Народного комиссариата внутренних дел».

Не менее воинственно отреагировал Карл Радек:

«Из зала суда... несёт на весь мир трупным смрадом. Люди, поднявшие оружие против жизни любимых вождей пролетариата, должны уплатить головой за свою безмерную вину».

В этот же день «Известия» поместили материал Карла Радека «Троцкистско-зиновьевско-фашистская банда и её гетман Троцкий».
А 24-го числа в «Правде» появилась статья Преображенского «За высшую меру измены и подлости – высшую меру наказания».

Процесс знаменовал разоблачение и разгром террористического центра, то есть первого «слоя» заговорщического аппарата.
Вместе с тем на суде было установлено, что заговор против советского строя разветвлялся гораздо шире, и в нём участвовали гораздо более значительные фигуры, чем представшие перед судом террористы.
На процессе впервые была приподнята завеса, скрывавшая тесные отношения, установившиеся между Троцким и вожаками нацистской Германии.

Все подсудимые признавались виновными по статье 58-8 (совершение террористического акта) и статье 58–11 (организация деятельности, направленная к совершению контрреволюционных преступлений) Уголовного кодекса РСФСР.
После оглашения обвинительного заключения прозвучал обязательный вопрос председательствующего к подсудимым: признают ли они себя виновными.
Из 16-ти обвинённых вину признали 14, в том числе Зиновьев и Каменев.
Они же призвали «нераскаявшихся» сознаться.

Из последнего слова подсудимого Зиновьева:

«Партия видела, куда мы идём, и предостерегала нас… Мой искажённый большевизм превратился в антибольшевизм, а через троцкизм я перешёл к фашизму. Троцкизм – это разновидность фашизма, и зиновьевщина – разновидность троцкизма».

Последнее слово Каменева:

«Какой бы ни был мой приговор, я заранее считаю его справедливым. Не оглядывайтесь назад. Идите вперёд. Вместе с советским народом следуйте за Сталиным».

Прокурор А. Вышинский в заключительном слове заявил:

«Взбесившихся собак я требую расстрелять – всех до одного!»

Наверное, обвиняемые ещё верили в справедливость, ещё надеялись на снисхождение.
После вечернего заседания 23 августа суд удалился на совещание.
Оглашение приговора ожидалось к полудню следующего дня.
Однако глубокой ночью подсудимые снова были доставлены в Октябрьский зал Дома Союзов.
В 2 часа 30 минут Ульрих огласил приговор.
Все члены троцкистско-зиновьевского террористического блока были приговорены к высшей мере наказания - к расстрелу за террористическую деятельность и за измену.
По закону осужденные к смертной казни имели право в течение 73 часов обратиться в Президиум ЦИК СССР с ходатайством о помиловании.

Первым поспешил воспользоваться этой возможностью Зиновьев:

«В Президиум ЦИК СССР.
Заявление
О совершённых мною преступлениях против Партии и Советской Власти я сказал до конца пролетарскому суду.
Прошу мне верить, что врагом я больше не являюсь и остаток своих сил горячо желаю отдать социалистической родине.
Я прошу Президиум ЦИК СССР о помиловании меня.
Г. Зиновьев. 26 августа 36 года 4 часа 30 минут».

Несколько часов спустя поступило ходатайство Каменева. Оно написано предельно кратко; чувствуется, как непросто дались осужденному эти несколько строк:

«Глубоко раскаиваюсь в тягчайших моих преступлениях перед пролетарской революцией, прошу, если Президиум не найдёт это противоречащим будущему делу социализма, дела Ленина и Сталина, сохранить мне жизнь. Л. Каменев».

Президиум ЦИК проявил исключительную оперативность. Ходатайства осужденных по данному делу были рассмотрены немедленно. Ни одно из них удовлетворено не было. Приговор остался в силе.

В ночь на 25 августа 1936 года приговор привели в исполнение.
Перед расстрелом Зиновьев, бывший вождь Коминтерна, «партийный царь» Ленинграда, а до этого – сосед Ленина по шалашу в Разливе, утратил человеческий облик.
Он рыдал, выл, порывался целовать палачам сапоги, умоляя о пощаде. Был не в состоянии идти, так что к месту казни его дотащили, как мешок.
Второй наиболее именитый из 16 казнённых в ту ночь, Лев Каменев, вопреки мягкой профессорской внешности, держался стойко и с лёгкой брезгливостью сказал Зиновьеву:
«Перестань же, Григорий. Умрём достойно».
Когда же пришло его последнее мгновение, Каменев не просил ни о чём и принял смерть молча…

Бухарин в личном письме Ворошилову писал:

«Циник-убийца Каменев омерзительнейший из людей, падаль человеческая… Что расстреляли собак – страшно рад».

К слову.
Пули, которыми были убиты два видных большевика, в качестве своего рода сувениров хранил у себя шеф НКВД Генрих Ягода.
Когда через полтора года пришёл его черёд идти к расстрельной стенке, пули перекочевали к его преемнику Николаю Ежову, расстрелянному, в свою очередь, ещё два года спустя.
Пули, которыми были убиты сами Ягода и Ежов, не сохранились: возможно, следующий обитатель главного кабинета на Лубянке, Лаврентий Берия, считал дурной приметой коллекционирование подобных сувениров. Что, как известно, не уберегло от пули его самого…

Характеризуя реакцию мирового общественного мнения, известный советолог Р. Конквест писал:

«Обвинения детально анализировались. Их нашли убедительными различные британские адвокаты, западные журналисты и так далее. Иные же люди считали их невероятными. Как это часто бывает, предполагаемые факты принимались или отвергались в зависимости от предвзятых позиций. Большинство людей считали невероятным, что старые революционеры могли совершать такие действия, или же невероятным, что социалистическое государство могло выдвинуть фальшивые обвинения. Но и та, и другая позиция не была безупречной. Нельзя было считать невозможным, что оппозиция могла планировать убийство политического руководства… Некоторые из западных комментаторов, исходя из здравого смысла, полагали, что оппозиционеры должны были логически прийти к выводу, что устранение Сталина – это единственный способ обеспечить их жизнь и их будущее с их точки зрения».

13 июня 1988 года пленум Верховного суда СССР отменил приговор.
А все осужденные были огульно реабилитированы с прекращением дела за отсутствием в их действиях состава преступления…

«На месте Зиновьева я бы застрелился»

1 декабря 1934 года Советский Союз облетела страшная новость: в Смольном убит лидер ленинградских коммунистов, любимец Сталина Сергей Киров. По стране поползли самые зловещие слухи. А вскоре маховик репрессий завертелся с невиданной силой. Какова была реакция жителей Ленинграда на известие о смерти Кирова?

Выступление С.М. Кирова на XVII партсъезде. Худ. Д.А. Налбандян. 1935

Дерзкое убийство Кирова стало важным поворотным пунктом в советской истории, открыв дорогу репрессиям 1930-х годов. Следствие увязало личность убийцы, в тот период безработного Леонида Николаева , с проживавшими в Ленинграде бывшими участниками оппозиции внутри ВКП(б). Лидеры этой оппозиции – Григорий Зиновьев (по имени которого она получила свое название) и Лев Каменев – на момент убийства проживали в Москве и давно отреклись от своих прежних взглядов.

Члены якобы существовавшего «ленинградского центра» зиновьевцев были приговорены к расстрелу, а представители «московского центра» (Зиновьев, Каменев и их ближайшее окружение) получили тюремные сроки за то, что будто бы являлись идейными вдохновителями этого преступления. Все они (кроме Николаева) были впоследствии реабилитированы: как выяснилось, «доказательства» их причастности к смерти Кирова были сфальсифицированы.

Для советских людей главным источником информации о расследовании этого убийства становились публикации в печати. В атмосфере того времени, когда велась пропаганда о необходимости бдительности по отношению к классовым врагам, большинство ленинградцев было убеждено в виновности осужденных по данному делу. Те же, кто сомневался в истинности официальной версии, предпочитали, как правило, отмалчиваться.

Реакция горожан на известия об убийстве Кирова и проходящем расследовании тщательно фиксировалась партийными инстанциями. Соответствующие информсообщения Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) под грифом «Секретно» (а материалы, касавшиеся бывших оппозиционеров, – под грифом «Совершенно секретно») за подписью заведующего информацией обкома А. Гожанского отсылались руководству ленинградской партийной организации и секретарю ЦК ВКП(б) Николаю Ежову . Данные документы хранятся сейчас в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ) в фонде Н.И. Ежова (Ф. 671).

Сводки с мест

Сведения о настроениях людей партийные информаторы черпали не только на партсобраниях и митингах (на которых присутствовали и беспартийные), проводившихся на ведущих предприятиях города в конце 1934 – начале 1935 года, но и в частных беседах с коллегами по работе. Доклады информаторов поступали в райкомы, а райкомы, в свою очередь, передавали сведения в обком, где те обобщались в сводки. Их-то регулярно и получали секретари Ленинградского обкома Андрей Жданов , Михаил Чудов и Александр Угаров , а также секретарь ЦК Николай Ежов .

Похороны Сергея Кирова 6 декабря 1934 года

О том, какое значение придавалось этим информсообщениям, говорит само время их составления: те из них, что были написаны по горячим следам, рассылались в первом часу ночи (в информационных отделах райкомов даже были установлены обязательные ночные дежурства). Особое внимание в сводках уделялось выступлениям на партсобраниях бывших членов зиновьевской оппозиции и отслеживанию выявившихся в ходе собраний на предприятиях различных слухов и прочих «нездоровых настроений».

Плакат «Уничтожить гадину». Худ. В.Н. Дени. 1937

Как отмечает Алла Кирилина , автор фундаментальной монографии «Неизвестный Киров. Мифы и реальность», реакцию представителей самых разных слоев населения на убийство Кирова характеризовали, во-первых, растерянность, шок, а во-вторых, возмущение этим преступлением и желание отомстить убийцам. Кто убил Кирова – сначала еще не было ясно, газеты об этом не писали, и отсутствие официальной информации замещалось всевозможными толками. Лишь 17 декабря в печати было объявлено, что за убийством Кирова стоит бывшая зиновьевская оппозиция (так называемый «ленинградский центр»).

«До чего может довести людей оппозиция»

В сводке по Заводу им. В.И. Ленина за 19 декабря 1934 года в связи с объявлением виновников смерти Кирова сказано: «Многих рабочих это известие поразило своей неожиданностью». «Я ожидал, что убийство организовано террористами, или иностранными фашистами, или кем-либо, но только не бывшей оппозицией. Сейчас, зная об этом, я ужасаюсь, до чего может довести людей оппозиция и оппозиционная борьба. Оппозиция начала с дискуссии и, гордо заявляя, что только они являются истинными ленинцами, дошла до убийства. На месте Зиновьева я бы застрелился» – такими были слова одного из рабочих завода.

Постановление ЦИК СССР «О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик» было подписано 1 декабря 1934 года – в день убийства Сергея Кирова

Внезапным данный поворот событий стал и для многих из тех, кто причислял себя к бывшим оппозиционерам. «Трудно представить глубину падения зиновьевской оппозиции. Мне в особенности трудно говорить сейчас, так как я сам соскользнул в 1927 году и, будучи еще студентом, голосовал за оппозицию…

Я вспоминаю, что, когда я отошел от оппозиции и слышал о том, что ряд бывших оппозиционеров сослан (Радек, Раковский и др.), я думал, не слишком ли тяжело с ними поступают. Теперь я понял: слишком мягко с ними поступали», – заявил работник 5-й ГЭС на партсобрании 21 декабря.

Самыми характерными в то время стали требования суровой расправы как с «ленинградским центром», так и вообще со всеми, кто имеет отношение к оппозиции. «За одного человека надо уничтожить тысячи, стереть их с лица земли», – провозгласил 17 декабря один из выступавших на галошном заводе Ленинграда.

«Что смотрели наши товарищи – нас, как дураков, околпачили. Везде оппозиционеры пролезали. Как зиновьевец – так секретарь или на ответственной работе. Выжечь их надо каленым железом. Нам нужно хорошенько просмотреть бывших зиновьевцев: чем они дышат», – призывал представитель Госзавода № 4. «Сейчас я ругаю себя за прежнюю мягкость. Их наглость, паршивая наглость, возбудила во мне такую злобу, что и не сказать. Они думали совершить дворцовый переворот, да ведь это же невозможно сделать в нашей партии, докатились до убийства лучших наших сынов, докатились до интервенции. За это нужно их всех выбросить из СССР. (Голоса: «Мало, мало, надо расстрелять».) Да, их надо без сожаления расстрелять. (Аплодисменты.) Таким прохвостам пулю в лоб», – говорил один из ораторов на Балтийском заводе 22 декабря.

«Надо сорную траву с поля вон»

Когда 27 декабря было опубликовано обвинительное заключение по делу «ленинградского центра», на предприятиях организовали читки газет с обсуждением обвинения. Подавляющее большинство трудящихся выступало за высшую меру наказания для преступников.

Например, на Заводе им. Козицкого приняли резолюцию: «Зиновьевских и всяких других белогвардейских головорезов нужно истребить всех до одного, как бешеных собак, – вот наше требование». На Фабрике им. Самойловой работники утверждали, что «нужно требовать от правительства расстрелять всех до единого», и «эти выступления сопровождались бурными аплодисментами и криками «Правильно!»».

Лев Каменев (на фото слева) и Григорий Зиновьев (справа)

Многие выражали недовольство тем, что были слишком мягко наказаны вожди бывшей оппозиции Зиновьев и Каменев («революционная законность их обошла»). «Правильно сделали, но мало одну только эту группу расстрелять. Надо требовать расстрела Зиновьева и Каменева», – заявила работница фабрики «Красное Знамя». «Если уж только разбираться, так убил тов. Кирова только один человек – Николаев.

Однако из «ленинградского центра» расстреляли всех причастных к этому делу, и совершенно правильно. Так какое же оправдание и какая разница между «ленинградским центром» и «московским»?» – удивлялся выступавший на собрании фабрики «Красный маяк». Напомним, следствие считало членов «ленинградского центра» организаторами убийства, непосредственным исполнителем которого явился Николаев. «Московский центр» был якобы идейным вдохновителем этого преступления.

Выступление С.М. Кирова на XIII партконференции Балтийского флота. Худ. Д.Б. Альховский

Опубликованный 18 января приговор по делу «московского центра» вызвал у многих разочарование своей относительной мягкостью. «Надо сорную траву с поля вон, чтобы не мешала. Выйдут – опять будут творить темные дела. Они, по-моему, хотели и желали убить тов. Сталина, мало суд приговорил негодяев», – сказал оратор, выступавший на Заводе им. Марти. Причем особое недовольство ленинградцев вызвало то обстоятельство, что не были учтены выдвинутые ими ранее на митингах требования расстрела. «Почему не прислушиваются к голосу масс? Ведь трудящиеся единодушно требовали расстрела Зиновьева, а его только посадили», – возмущался рабочий фабрики «Красный маяк».

«Хоть бы инженер был, а то пользу не даст»

Вспоминали в те дни и об инженере Леониде Рамзине , которого приговорили к расстрелу в 1930 году по делу о вредительстве в промышленности, но после казнь заменили десятью годами тюремного заключения (забегая вперед, отметим, что в 1936-м Рамзин был освобожден по амнистии, а уже во время войны, в 1943-м, он стал лауреатом Сталинской премии – за создание конструкции прямоточного котла). «Вредителя Рамзина не расстреляли, потому что он специалист, а этих политиканов и можно было бы расстрелять, так как их и так у нас много, но их не расстреляют, потому что советская власть побоится это сделать», – считал рабочий Кировского завода.

В отношении «мягкости» приговора строились различные предположения. Один из ораторов на заводе «Ильич» утверждал, что «правительство побоялось расстрелять этих сволочей – посидят года три и по амнистии будут выпущены». На заводе «Большевик» прозвучала версия, что «приговор является просто выражением великодушия тов. Сталина». А работница завода «Судомех» заявила, что «не расстреляли из-за боязни заграницы и, наверно, потому, что все они евреи». Некоторые даже подозревали, что в составе суда были оппозиционеры. «Это дело политическое, имеющее международное значение, а у нас не Германия, чтобы расправляться круто без достаточно веских данных, и это надо показать другим странам», – уверял коллег рабочий завода «Метприбор».

С.М. Киров принимает парад физкультурников. Худ. А.Н. Самохвалов. 1935

Нашлись, конечно, и те, кто согласился со справедливостью решения суда (судя по сводкам, таких было меньше, чем требовавших крутых мер). «Расстрелять всегда сумеем. Надо их использовать сперва на пользу социалистического строительства, а может быть, они еще нам после соответствующей переработки пригодятся», – полагал один из рабочих Завода им. Марти. «Приговором этим пролетарский суд политически убил этих людей. Они уже не смогут никогда иметь какой бы то ни было авторитет», – подчеркивал оратор на Госзаводе № 4. «Оставляя в живых Зиновьева и других, мы не только не ослабляем, а, наоборот, доказываем мощь нашей диктатуры», – сказал рабочий фабрики «Пролетарская победа» № 2.

Некоторые в ответ выражали сомнения в том, что Зиновьева можно еще как-нибудь использовать в будущем. «Дали 10 лет, а где мы таких, как Зиновьев, используем? Он, кроме как писать да ораторствовать, ничего не умеет. Хоть бы инженер был, а то пользу не даст – расстрелять надо было», – утверждал мастер завода «Большевик». «Все это верно, что 10 лет, но я боюсь, что им это будет не плохо. Они будут кататься как сыр в масле. Вот если их заставят рыть какой-нибудь канал, зарабатывать хлеб своим горбом, тогда хватит 10 лет», – рассуждал рабочий Кировского завода.

«Все остатки оппозиции пустить налево»

В ходе обсуждения убийства Кирова неизменно звучала тема коллективной ответственности за это преступление: виноваты не только Николаев и «ленинградский центр», но и вся бывшая оппозиция (эта идея настойчиво проводилась следствием и руководством партии). «Только либеральничанье с оппозицией и усыпление нашей бдительности привело к убийству товарища Кирова.

Эта мразь (зиновьевская оппозиция) должна быть уничтожена окончательно», – говорил один из выступавших 19 декабря на Заводе им. И.В. Сталина. «Никакой пощады к ним. Надо всех оппозиционеров выгнать из партии. Не в Ленинграде им место, а в Нарымском крае», – негодовала работница завода «Севкабель». «Неужели оппозиция хотела этим что-то доказать и думала, что рабочие после убийства пойдут со знаменами приветствовать их выстрел. Очевидно, увидев, что их дело все равно пропало, они прибегли к террору и решили мстить партии и товарищу Кирову за их разгром», – сказал 19 декабря рабочий завода «Красный инструментальщик» после коллективной читки «Ленинградской правды». А его коллеги призывали «все остатки оппозиции пустить налево».

Сталин с руководителями ленинградской парторганизации (слева направо): Николай Антипов, Иосиф Сталин, Сергей Киров, Николай Шверник и Николай Комаров. 1926 год

Требования расправы распространялись в том числе и на троцкистов, которых в то время в убийстве Кирова еще никто не обвинял (троцкисты и зиновьевцы, напомним, были представителями разных оппозиций в ВКП(б) в 1920-е годы). «Зря выслали Троцкого за границу, нужно было и его расстрелять тогда, а то пялят на него глаза остатки зиновьевского охвостья, которые убивают наших вождей», – считал рабочий Кожевенного завода им. Радищева. На заводе «Двигатель» оратор отметил, что, по его мнению, «нужно удвоить бдительность ко всем бывшим троцкистам и изгнать их из рядов партии».

О коллективной ответственности говорили и сами недавние оппозиционеры, которые в своих выступлениях, как правило, каялись в прошлых грехах и требовали суровой расправы с убийцами Кирова. Такую мысль, в частности, развивал на партсобрании декан исторического факультета ЛГУ Григорий Зайдель . «Мы все несем ответственность, скрыться за всеобщую ответственность никому не удастся. Самую большую ответственность несут люди, которые в той или иной степени были в оппозиции. Партия имеет право нам не верить, взять нас под священное подозрение», – объявил он. На тот момент, кстати, Григорий Зайдель никак не пострадал: напротив, он был избран депутатом Ленсовета вместо другого бывшего участника оппозиции, чью кандидатуру решено было снять.

Киров на лыжной прогулке. Худ. Н.И. Дормидонтов. 1937

Покаяние большинства бывших оппозиционеров воспринималось с недоверием. Их выступления, как отмечается в сводке о партсобрании в Академии наук, «хотя внешне носили характер раскаяния и осуждения зиновьевщины, но не давали глубокого анализа зиновьевщины, скатившейся к фашизму и террору». Нередко партийные собрания заканчивались исключением таких членов ВКП(б) из партии.

Во многих выступлениях ленинградцев подчеркивалось, что нельзя проявлять сочувствие к осужденным по делу об убийстве Кирова. «Партия все время к ним относилась слишком снисходительно, пожалела их в свое время. Всякую жалость сейчас надо будет отбросить и применить самые суровые меры», – полагал рабочий завода «Электросила». Работнице фабрики «Пролетарская победа» № 2, которая предположила, что Григория Евдокимова (в прошлом одного из ближайших соратников Зиновьева) можно перевоспитать, коллеги сказали, что, мол, «ты бабью жалость разводишь», «расстрел – таким должно быть решение».

Наконец, когда работница фабрики «Веретено» заметила, что семьи осужденных «не виновны и никакого отношения к убийству тов. Кирова не имеют», ей возразили: «За такого дорогого вождя, как тов. Киров, надо побольше сволочей расстрелять, чтобы больше ни одной на земле не осталось и чтобы не вредили нам в нашей работе».

«Это просто месть по отношению к Зиновьеву»

О том, почему зиновьевцы решились на убийство Кирова (как утверждало следствие), почти никто не задумывался. Кто-то, правда, усматривал связь этого преступления с достижениями социалистического строительства. «Активная деятельность осколков зиновьевской оппозиции связана с нашими успехами, что вызывает усиление классовой ненависти наших врагов. Зиновьев трижды клялся в верности партии и обманывал партию», – говорил рабочий Завода им. Свердлова. Другие же были уверены, что оппозиция намеревалась вернуть капитализм.

«Они хотели восстановить капитализм в нашей стране, их надо уничтожить, чтобы они не путались под нашими ногами, и мы под руководством нашей партии во главе с тов. Сталиным пойдем вперед, к новым победам», – заявил рабочий Кировского завода.

«ЗА ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА НАДО УНИЧТОЖИТЬ ТЫСЯЧИ, СТЕРЕТЬ ИХ С ЛИЦА ЗЕМЛИ» , – провозгласил 17 декабря 1934 года один из выступавших на галошном заводе Ленинграда

В истинности официальной версии сомневались немногие, и еще меньше людей заявляли об этом публично (в сводках такой информации уделялось особое внимание, любые колебания фиксировались как «нездоровые настроения»). В Гипроводтрансе один из инженеров предположил, что Кирова убили по личным причинам, а сообщение НКВД он характеризовал как «инсценировку для сокрытия действительных причин убийства тов. Кирова». «Ну что же, эти ребята бывшей зиновьевской группы просто заработались, а сам Зиновьев, я уверен, к этому делу совершенно не причастен», – утверждал инженер Завода № 23.

«Зиновьев руководил ленинградской организацией до 1926 года. В Ленинграде была зиновьевская школа, воспитавшая нас. В крови ленинградских рабочих это воспитание осталось и до сих пор. Трудно себе представить, чтобы Зиновьев пошел на дело контрреволюции. Я понимаю Моторина, который на чистке партии сказал, что в его психике любовь к Зиновьеву осталась, несмотря на то что он, Моторин, с зиновьевских позиций сошел», – сказал на партсобрании 21 декабря директор фабрики «Комсомолка» Владимиров.

Плакат «За кровь нашего незабвенного Кирова огонь по фашистской гадине». Худ. М.А. Гордон. 1942

Выступая на собрании райздравотдела Октябрьского района (состоялось 22 или 23 декабря), врач Огурцов говорил, что «Зиновьев и Каменев были соратниками Ленина и не могли стать на путь индивидуального террора». Его слова, впрочем, вызвали возмущение коллег. Вот как рассказывает об этом сводка:

«По предложению председателя собрания Огурцов вторично изложил свою точку зрения, а после исключительного негодования членов партии он в третий раз заявил: «Если бы знал, что будет такая реакция с вашей стороны, я бы молчал. Я сказал то, что думал. Может быть, ошибся»».

Один из рабочих завода «Красная заря» не согласился с обвинительным заключением, назвал его в своем выступлении «ложью» и отметил, что знал «Зиновьева как хорошего человека еще на фронте». Несогласие с приговором выразил также рабочий Фабрики им. Володарского. «Если они (осужденные) не принимали непосредственного участия в убийстве тов. Кирова, значит, они не виноваты, а это просто месть по отношению к Зиновьеву, – утверждал он. – Советская власть совершила преступление тем, что расстреляла группу Николаева, потому что прямое участие принимал только Николаев. Все же остальные из террористов в этом преступлении не виноваты».

В ряде случаев люди отказывались поддержать приговор по личным этическим соображениям. «Я воздерживаюсь потому, что в этом списке есть Шаров Яков, которого я очень хорошо знал и с которым вместе работал. У меня не поднимется рука голосовать за то, чтобы и к нему была применена высшая мера социальной защиты», – сказал рабочий Фабрики им. Володарского. «Мы все, старые рабочие, знали Шарова как славного человека в прошлом. Но это не должно иметь никакого отношения к сегодняшнему Шарову, который скатился в контрреволюционное болото», – возразил ему коллега.

«На банкетах партия и правительство пропили две пятилетки»

Оправдывали или поддерживали непосредственного убийцу Леонида Николаева уже совсем немногие, и, конечно, почти никто не говорил об этом вслух. Как отмечалось в одной из сводок обкома, «открыто антисоветские элементы не высказываются, проявляют себя только шипением по углам». Большинство зафиксированных информаторами «антисоветских» высказываний вообще не имели прямого отношения к убийству и сводились к недовольству партийным и государственным аппаратом и жалобам на тяжелое материальное положение.

«Киров говорил о классовой бдительности, а сам попался. Во всех аппаратах сидят жулики и прохвосты». «Вот, небось, жена Кирова голодать не будет, как мы. Обеспечат ее, как Крупскую», – поделилась своим мнением с коллегами работница завода «Севкабель». «Зерновая проблема у нас не разрешена, это только самообман, у нас есть и сейчас много голодающих. На банкетах партия и правительство пропили две пятилетки. Насчет реставрации капитализма во взглядах Ленина и Зиновьева разницы нет», – считал студент Комвуза им. И.В. Сталина. «Понапрасну расстреляли эту группу, виноваты большевики, сами делают плохую жизнь, все удорожает, а прибавка жалованья – кукиш», – сказал рабочий Кожевенного завода им. Радищева.

Поддержала убийство Кирова работница Завода № 23, которая говорила:

«Отольются большевикам овечьи слезы. Зря погибает Николаев, за правильно пролитую кровь». «Всех не перестрелять, стрельбой не уничтожить идею партийцев. Жить трудно, все дорого. Живет хорошо только головка, которая сама себя снабжает, а рабочий живет впроголодь. Я был в своей деревне и вижу, что из колхозов колхозники бегут», – заявил сотрудник Центральной лаборатории приводной связи (ЦЛПС). А его коллеги обсуждали, что они бы сделали со Сталиным. Один сказал, что он «посадил бы Сталина в клетку и возил бы его по Советскому Союзу, а потом убил бы», его приятель возразил: «А я бы просто повесил».

«Одним мерзавцем меньше стало»

«Мне все равно, какая будет диктатура – фашистская или коммунистическая. Я химик. Маркс-Ленин говорили о пролетарском государстве, а мы верим на слово», – объявил студент Института прикладной химии, член ВЛКСМ. «За все время пребывания в партии я убедился, что надо не на заводе работать, а сидеть в ЦК. Кругом у руководства находятся евреи. Печать много пишет о Кирове, а что он сделал, где его заслуги, чтобы так много говорить, не знаю», – пожаловался механик артели «Коопмедприбор», член партии с 1906 года. Он же утверждал, что «Сталин зажал так партию, что дыхнуть ей нечем», говорил, что его «замотала партия», угрожал вернуть в ЦК орден Красного Знамени и партизанский билет (во время Гражданской войны он был красным партизаном), и в результате его исключили из партии за «контрреволюционные разговоры».

В январе 1935 года за подобные «антисоветские» высказывания спецколлегия при Ленинградском областном суде вынесла несколько приговоров. В основном осужденные получили по одному году исправительно-трудовых работ по статье 58-10 УК (антисоветская пропаганда и агитация) и были освобождены прямо в зале суда под подписку о невыезде, после того как провели за решеткой около месяца (они были арестованы в начале-середине декабря), с зачетом этого времени в срок отбывания наказания.

Панорама Баку и памятник Сергею Кирову. 1966 год. Монумент был демонтирован в начале 1990-х, фото: Шамилов / РИА НОВОСТИ

Так, работницу Октябрьской железной дороги судили за ее заявление о том, что «убийство (Кирова) совершено правильно и все правительство должно погибнуть, так как это сказано в Писании». Студентка сельскохозяйственного института попала под суд за то, что после убийства Кирова сказала: «Одним мерзавцем меньше стало». Осужденная домашняя хозяйка говорила, что «Кирова убили – хорошо, нужно убить и Сталина».

Рабочий Завода им. Егорова был убежден, что «Кирова люди жалеют, а если бы убили Сталина, никто не жалел бы». Рабочего Фабрики им. Самойловой судили по статье 72, часть 2 за то, что он «во время радиопередачи из Москвы траурной демонстрации по поводу похорон тов. Кирова снял два раза репродуктор и при этом в присутствии работниц ругался отборной площадной бранью» (по статье 58-10 он был оправдан).

Николай Лысенков, кандидат исторических наук

Квашонкин А.В. 1934: Сталин, Киров и начало большого террора (Размышления над дневником М.А. Сванидзе) // Историки размышляют. М., 1999

Жуков Ю.Н. Следствие и судебные процессы по делу об убийстве Кирова // Вопросы истории. 2000. № 2

Кирилина А.А. Неизвестный Киров. Мифы и реальность. СПб., 2001

Плимак Е.Г., Антонов В.С. 1 декабря 1934-го: трагедия Кирова и трагедия Советской России // Отечественная история. 2004. № 6

Эгге О. Загадка Кирова. Убийство, развязавшее сталинский террор. М., 2011

Казнь Григория Евсеевича Радомысльского (Зиновьева) и Льва Борисовича Розенфельда (Каменева)

ЗАГРИМИРОВАННЫЙ СТАЛИН

В первый же день встречи с Зиновьевым мы спросили его про «убийцу Кирова» - Николаева: знал ли он его лично и давали ли ему приказание стрелять в Кирова?

Конечно, нет! - воскликнул Зиновьев. - Николаева я не знал и никогда не видел. Теперь мне говорят, что он был в нашей оппозиции и будто жена его была секретарем у Кирова. Это все возможно. Но я никогда никому не приказывал убивать Кирова. Эту ложь сочинил сам Сталин, чтобы было легче с нами расправиться. Кирова убила иностранная разведка. А может, и наша по приказу Сталина.

Мы поверили словам Зиновьева. Мы понимали, что он не мог быть причастен к убийству. Его убеждения, честь и разум были против индивидуального террора. Смерть к Кирову пришла оттуда, откуда она пришла к Фрунзе. Оба они пали жертвой соперничества за властный пост генсека, за верховную власть в стране.

Ленинградский процесс проходил при закрытых дверях. Посторонних на процессе никого не было. В зале суда сидели около 500 чекистов в военной форме. Это были началь-

ники областных и республиканских управлений ОГПУ, вызванные на процесс для знакомства с новой судебной практикой по расправе с политическими противниками. Здесь же был и председатель ОГПУ Ягода. Он очень нервничал и все время посматривал на дверь. По неизвестной причине задерживалось заключительное заседание суда с выступлениями подсудимых. Даже судьи не знали истинной причины.

Но вот Ягода быстро направился к двери. Ему навстречу шел неизвестный человек, восточной национальности, похожий на иностранца. Никто никогда раньше его не видел. Полагали, что он, возможно, приехал из коммунистического подполья с Востока.

Ягода был весьма учтив с гостем. Он усадил его в кресло в стороне от людей. После этого открылось заключительное заседание суда.

На скамье подсудимых сидела старая ленинская гвардия: Зиновьев, Каменев, Залуцкий, Евдокимов, Саркис, Гессен, Бакаев, Ваганян и другие, чьи головы много раз побывали под дулом пистолетов в трех русских революциях. На скамье подсудимых не было только главного обвиняемого - платного агента ОГПУ Николаева. Этот наемный убийца был опасным свидетелем, и его быстро убрали с дороги.

С последним словом выступил Зиновьев. Он был сильно взволнован и поэтому говорил несвязно. Его разволновал в самую последнюю минуту таинственный незнакомец, «гость», в котором он узнал загримированного Сталина. Генсек в гриме смотрел из зала на Зиновьева, как удав на свою жертву.

Душевные силы Зиновьева не выдерживали этого нервного напряжения. Он хотел, но не решился разоблачить настоящего убийцу Кирова, которого увидел сейчас в этом зале суда в гриме.

У него случился сердечный приступ, и он рухнул на пол.

Суд прервал заседание на полчаса.

После перерыва Зиновьев продолжил свою речь кающегося грешника в не совершенных им грехах.

Было стыдно видеть Зиновьева в состоянии полного душевного кризиса. Не хотелось верить, что соратник Ленина и председатель Коминтерна мог дойти до такой черты падения.

Сталинские судьи сделали свое черное дело - сломали волю и растлили душу одного из самых выдающихся деятелей русского большевизма. Загримированный Сталин ликовал, наблюдая падение своего политического противника.

Сталину было известно, что, когда чекисты пришли арестовывать Зиновьева, он взволнованно воскликнул: «Это ТЕРМИДОР! Революция погибла!»

Теперь Сталин смеялся над поверженным русским Робеспьером.

После Зиновьева с последним словом выступил Каменев. Его речь была сдержанной и убедительной. В эту роковую минуту он защитил честь оппозиции и свое человеческое достоинство. Он обладал критическим умом, за что его любил Ленин и всегда приближал к себе. Каменев был заместителем Ленина одновременно в Совнаркоме и в СТО и нередко представлял его на заседаниях Политбюро.

В своей двухчасовой речи Каменев сказал такие слова: «Французским эбертистам история не дала времени обдумать свои ошибки. Они погибли на гильотине. Нам история дала много времени, но мы не воспользовались им и не приняли нужного решения. В этом мы виноваты...» (цитирую по памяти).

Во время перерыва к Каменеву подошел Ягода и попросил скорее исправить свою стенограмму. Эта поспешность Ягоды взволновала подсудимых. Они решили, что Сталин торопится покончить с ними, а для истории хочет оставить исправленную стенограмму.

«Они нас расстреляют», - думали все подсудимые, в том Висле и Каменев. Он начал править стенограмму, но от волнения у него дрожали руки. Одна большая чернильная клякса упала и залила страницу стенограммы, подлежащую исправлению.

Каменев смущенно глядел на Ягоду и виновато молчал. После небольшой паузы Ягода с напускной веселостью, улы-

баясь, сказал Каменеву: «Вы, Лев Борисович, сегодня что-то не в духе. Ну, ладно, завтра исправите». Он взял обратно стенограмму и отошел в сторону.

По рядам подсудимых пробежала искра надежды: «Нет они нас не расстреляют».

Да. Тогда их не расстреляли. Их приговорили к тюремному заключению на разные сроки.

ИХ РАССТРЕЛЯЛИ ЧЕРЕЗ ДВА ГОДА - В КРОВАВОМ 1937-м...

У Сталина в тот год было много «работы». Он истребил всю старую гвардию, всех знавших, какими подлыми путями он добрался до «необъятной власти» генсека, всех читавших предсмертные документы и «Завещание» Ленина.

Он не оставил могил бойцов старой гвардии на земле, он был уверен, что память о них исчезнет бесследно. Сам он решил устроиться поудобнее в мавзолее, потеснив и там Ленина своим величием...

НО СТАЛИН ЖЕСТОКО ОШИБСЯ. Уже при жизни он писал свою нечистую историю, приукрашивая ее лживыми версиями и баснями о своей гениальности и дальновидности, исторической правоте и тому подобном.

Высокомерно и самоуверенно он изрекал «истины», которые приравнивались его глашатаями к законам истории. Он не боялся суда будущего. Он был уверен, что никто не посмеет его судить. Он надеялся на своих подхалимов, которые, по его мнению, не дадут его, мертвого, в обиду, как не давали при жизни.

Но он жестоко ошибся.

Избавившись от него, человечество вздохнуло свободнее. А его вчерашние глашатаи и ученики стали обливать его грязными помоями, которые он оставил после себя, купаясь в них и умываясь кровью миллионов погибших от его руки, от его интриг, от его заигрывания с нацистами.

Распинаясь за «русский народ», он произносил за него торжественные тосты, но был совершенно чужд этому народу, не знал его историю и не понимал настоящую русскую душу. Русский народ не простил Борису Годунову только одну НЕВИННУЮ ДУШУ, НЕВИННУЮ ЖЕРТВУ. А у палача Сталина этих жертв были сотни тысяч и миллионы. Их ему русский народ никогда не простит.