Мясорубка - первый московский процесс. «кремлевское дело» зиновьева — каменева

Советский суд в шутку называли самым гуманным в мире, но шутить над его вердиктами никто не хотел: они предполагали не только длительные сроки заключения, но и смертную казнь.

Дело «Весна» (1930-31)

В самом начале 1930-х годов в СССР началась первая волна больших репрессий, вошедшая в историю, как дело «Весна». Целью преследования со стороны советского руководства стали офицеры РККА, служившие ранее в рядах Русской Императорской армии. В числе осужденных также были белые эмигранты, решившие добровольно вернуться в СССР.

Инициатором процесса считают члена ОГПУ Израиля Леплевского, который при поддержке Генриха Ягоды арестовал более 3000 человек.

Многие из них были расстреляны. Среди осужденных оказались такие известные личности, как Владимир Ольдерогге – командующий Восточным фронтом РККА и Александр Свечин – выдающийся военный теоретик, автор классического туда «Стратегия». Свечин был отпущен уже в 1932 году и семь лет служил в разведке и Академии Генштаба РККА, пока не попал под новый виток процессов в 1937 году.

Историки основной причиной дела «Весна» называют напряженную внешнеполитическую ситуацию, при которой советское руководство ожидало активизации белого движения как за рубежом, так и внутри страны.

Процесс Зиновьева – Каменева (1934-36)

Это дело получило известность как «процесс 16-ти». Столько человек было осуждено и расстреляно за участие в так называемом «троцкистско-зиновьевском заговоре» с целью ликвидации Сталина и еще некоторых членов правительства.

Ниточки к этому процессу тянутся с 1932 года, когда Троцкий публично предложил сменить генерального секретаря.

Группа из 16 человек обвинялась в том, что в соответствии с директивой Троцкого создала террористический центр для ликвидации руководителей Советского правительства – Сталина, Ворошилова, Орджоникидзе, Жданова, им же вменялась организация убийства Кирова.

Процесс оказался уникален тем, что на нем не было предоставлено ни одной улики, подтверждающей обвинения. В июне 1988 года Верховный суд СССР реабилитировал осужденных за отсутствием состава преступления.

Дело Тухачевского (1937)

Маршал Тухачевский был главным фигурантом дела по которому членов антисоветской троцкистской военной организации обвиняли в связях с немецким Генштабом, подготовке террористических актов против членов Политбюро и разработке плана по вооруженному захвату Кремля.

Сведения о предстоящем заговоре во главе с Тухачевским были получены от чешских дипломатов, однако до сих пор подлинность документов не была установлена.

Известно, что маршал написал признательные показания, впрочем, специалисты уверены, что они были даны под пытками или под воздействием психотропных средств.

Тухачевского расстреляли 11 июня 1937 года сразу же после закрытого судебного заседания. 31 января 1957 года он был посмертно оправдан и реабилитирован.

Дело Стрельцова (1958)

Ни одно уголовное дело не обросло таким количеством слухов и сплетен как «стрельцовское». Сегодня некоторые исследователи даже допускают вмешательство западных агентов с целью скомпрометировать футболиста, лишив его возможности выступать на чемпионате мира. Нет полной уверенности, что именно Стрельцов был причастен к изнасилованию.

Среди объяснения причин произошедшего выделяются такие версии, как наказание «зарвавшегося» кумира молодежи, исключение попытки Стрельцова остаться в Швеции, ослабление «Торпедо» и персональная месть Фурцевой.

Последняя выглядит наиболее правдоподобно, учитывая то, что спортсмен осмелился повысить голос на высокопоставленного чиновника.

Эдуарду Стрельцову присудили 12 лет лишения свободы, через 5 лет он был досрочно освобожден.

Дело Рокотова (1961)

Это было начало эры фарцовщиков. Первыми жертвами правосудия за участие в незаконных валютных операциях стали Рокотов, Файбишенко и Яковлев. Это трио обвинялось в организации сложной системы посредников для скупки иностранной валюты и товаров у зарубежных туристов.

Долгое время Рокотов действовал безнаказанно, так как был осведомителем ОБХСС.

Но в 1960 году Рокотов с подельниками все же был арестован после изъятия валюты и золота на сумму около 1,5 миллионов долларов. Им присудили 8 лет лишения свободы. В дело вмешался Хрущев и потребовал более жесткого наказания – срок был увеличен до 15 лет.

На этом дело не закончилось. Политбюро в спешном порядке инициировало указ «Об усилении уголовной ответственности за нарушение правил валютных операций». Произошел беспрецедентный случай: все три обвиняемых были приговорены к расстрелу по закону, принятому после совершения деяния.

Суд над армянскими террористами (1979)

В январе 1977 года Москву потрясли три взрыва – в вагоне метро между станциями «Измайловская и «Первомайская», в магазине на Лубянке, а также возле магазина по улице 25 Октября (ныне Никольская).

В результате взрывов 7 человек погибло (все во время взрыва в метро) и 37 оказались ранеными.

Долгое время следствие не могло выйти на предполагаемых террористов. Но в октябре 1977 года на Курском вокзале была предотвращена попытка еще одного теракта. Улики вывели оперативников на группу армян, входивших в националистическую организацию, целью которой было создание независимой Армении.

Закрытый процесс проходил с 16 по 20 января 1979 года. Подозреваемые свою вину не отрицали и 24 января были приговорены к высшей мере наказания. Впрочем, тогда в среде советских диссидентов существовало убеждение в фальсификации процесса и возможной причастности к взрывам КГБ – по их заявлению, все обвиняемые имели алиби.

«Рыбное дело» (конец 1970-х – начало 1980-х)

В конце 1970-х годов в поле зрения сотрудников КГБ попали Генеральный директор торгово-производственной фирмы «Океан» Фельдман и директор одного из фирменных магазинов Фишман. Как оказалось, обвиняемые вывозили крупные суммы денег во время турне по социалистическим странам и, обменивая их на валюту, переправляли на Запад. Так они готовили почву для выезда из СССР.

В ходе следствия была вскрыта крупная криминальная сеть, занимавшаяся контрабандой черной икры.

Ключевым фигурантом дела оказался замминистра рыбного хозяйства СССР Владимир Рытов. Чиновнику было предъявлено обвинение в получении взяток на сумму в несколько сот тысяч рублей, за что он был приговорен к смертной казни.

Из этого процесса выросло так называемой «сочинско-краснодарское» дело, в котором по обвинению в коррупции проходили председатель Сочинского горисполкома Воронков и первый секретарь Краснодарского крайкома Медунов. В ходе этого дела более 5000 чиновников были уволены со своих постов, примерно 1500 человек осуждены и получили немалые сроки.

«Хлопковое дело» (1980-е)

Расследование экономических и коррупционных злоупотреблений в Узбекской ССР имело огромный резонанс и вылилось в 800 уголовных дел, по которым было осуждено свыше 4 тыс. человек по обвинению в приписках, взятках и хищениях.

Полный ход «Хлопковому делу» дал пришедший в 1983 году к власти Андропов, у которого сложились неприязненные отношения с Первым секретарем ЦК Компартии Узбекистана Рашидовым.

Расследования по «Хлопковому делу» продлились до 1989 года, в ходе которых были произведены громкие аресты, в том числе, бывшего министра хлопкоочистительной промышленности Узбекистана В. Усманова и зятя Брежнева, бывшего заместителя
Министра внутренних дел СССР Ю. Чурбанова. Усманова приговорили к высшей мере, а Чурбанову дали 12 лет с конфискацией имущества.

«Елисеевское дело» (1984)

Крупнейшее дело о хищениях в советской торговле было также инициировано Андроповым. О важности этого дела свидетельствует тот факт, что оно расследовалось исключительно сотрудниками КГБ, без привлечения МВД.

Тогда по обвинению во взяточничестве был арестован директор гастронома «Елисеевский» Юрий Соколов.

Он долго отрицал свою вину, но когда понял, что люди, которые им «пользовались» не предпринимают усилий к его спасению – заговорил.

В итоге было выявлено, что в коррупционные связи оказались вовлечены 757 человек – от директоров магазинов до руководителей торговли Москвы и страны. Следствие пришло к выводу, что государству нанесен общий ущерб в 3 миллиона советских рублей.

Сотрудничество со следствием Соколова не спасло, 14 декабря 1984 года он был приговорен к высшей мере наказания.

«КРЕМЛЕВСКОЕ ДЕЛО» ЗИНОВЬЕВА - КАМЕНЕВА

«ЦК ВКП(б) считает, что методы физического воздействия должны как исключение применяться по отношению к известным и отъявленным врагам народа и рассматриваться в этом случае как допустимый правильный метод».

Из закрытой директивы ЦК ВКП(б)

Существуют имена, не мыслимые одно без другого. Как физический закон Бойля-Мариотта, так и имена Григория Евсеевича Радомысльского (Зиновьева) и Льва Борисовича Розенфельда (Каменева) связаны в истории СССР неразрывно. Это были политические близнецы не только по возрасту (оба родились в 1883 году и погибли в 1936 году), но и по политическим взглядам. Оба были сподвижниками В. И. Ленина и «прославились» тем, что в 1917 году, накануне Октябрьского восстания, оба выступали категорически против захвата власти большевиками, о чем и заявили в прессе. За это Ленин назвал их «предателями». Это, впрочем, не помешало «близнецам» занимать видные посты в партийных и советских органах. Так, Зиновьев с декабря 1917 года был председателем Петроградского совета, именно на нем лежит ответственность за организацию массовых расстрелов невинных людей в годы «красного террора». Каменев с ноября 1917 года был председателем ВЦИК, а с 1917 по 1926 год председателем Моссовета. Примечательно, что после потери дееспособности В. И. Лениным именно он предложил назначить И. В. Сталина на пост генерального секретаря партии - пост тогда незначительный и связанный с рутинной бумажной работой, пост, которому только Сталин сумел придать истинный блеск. Впрочем, когда Сталин стал прибирать к рукам власть, не кто иной, как Каменев на XIV съезде партии в 1925 году осмелился открыто заявить:

«Я пришел к убеждению, что товарищ Сталин не может выполнять роли объединителя большевистского штаба… Мы против теории единоначалия, мы против того, чтобы создавать вождя!» - после этого заявления Каменев был обречен, с этого мгновения его ждали подвалы Лубянки.

Он, как и Зиновьев, как и многие другие «пламенные ленинцы», не мог понять, что социалистическое государство не может не быть авторитарным, а сила авторитарного государства держится на непререкаемом авторитете именно вождя. В силу этих причин «ленинцы» первыми после уничтожения классовых врагов были обречены занять их места в концлагерях.

Зимой 1935 года органы НКВД арестовали в Москве большую группу сотрудников кремлевских учреждений. Им предъявили тягчайшее по тем временам обвинение в подготовке покушения на жизнь вождя. Организатором заговора назвали Л. Б. Каменева.

«Тов. И. В. Сталину.

Сейчас, 16 декабря в 19.50 вечера, группа чекистов явилась ко мне на квартиру и производит у меня обыск… Ни в чем, ни в чем, ни в чем я не виноват перед партией, перед ЦК и перед Вами лично. Клянусь Вам всем, что только может быть свято для большевика, клянусь Вам памятью Ленина. Я не могу себе и представить, что могло бы вызвать подозрение против меня. Умоляю Вас поверить этому честному слову. Потрясен до глубины души.

Г. Зиновьев».

Обращение Зиновьева осталось без ответа.

В тот же вечер был арестован и Каменев. Он тоже пытался найти путь к чувствам товарища по партии, с которым некогда довелось провести не один день в далекой сибирской ссылке. Но тщетно.

В ходе расследования состав группы заговорщиков быстро расширялся. В сетях НКВД оказываются родственники, друзья, знакомые арестованных и даже случайные лица, имевшие несчастье встречаться с ними.

Всем этим людям приписывались связи с троцкистами и меньшевиками, белогвардейцами и монархистами, русскими эмигрантами и иностранной разведкой.

Дело получило глобальный размах. Средства массовой информации нагнетали невиданную истерию вокруг процесса. Теперь несчастным, обездоленным, полуголодным массам стало ясным, кто виновен во всех их бедах.

В первоначальном варианте обвинительного заключения отмечается, что Зиновьев и Каменев виновными себя не признали. Однако это обвинительное заключение к уголовному делу приобщено не было.

В ночь с 13 на 14 января 1935 года в подвалах Лубянки творилось нечто страшное, ибо на следующий день все обвиняемые дружно признали себя виновными по всем пунктам предъявленного обвинения, даже в убийстве Кирова. Обвинительное заключение было соответствующим образом исправлено.

15 января 1935 года в Ленинграде началось закрытое судебное разбирательство по делу «московского центра». Сохранилось свидетельство очевидца, что перед началом заседания следователь Рутковский обратился к подсудимому Каменеву со словами:

«Лев Борисович, вы мне верьте, вам будет сохранена жизнь, если вы на суде подтвердите свои показания».

Но Каменев ответил, что он ни в чем не виноват. Рутковский же продолжал настаивать:

«Учтите, вас будет слушать весь мир. Это нужно для мира». Первый суд приговорил «главного организатора и наиболее активного руководителя подпольной контрреволюционной группы» Зиновьева к 10 годам лишения свободы, «менее активного» члена «московского центра» Каменева к 5 годам. После оглашения обвинительного приговора по делу «московского центра» волна общественного возмущения происками «зиновьевцев» захлестнула всю страну. Эти настроения подогревало убийство Кирова, ответственность за которое прямо возлагалось на «зиновьевцев».

Сталину, однако, процесс показался недостаточно масштабным. И он дал указания привлечь к этому делу не только «зиновьевцев», но и «троцкистов». Так возник сценарий нового грандиозного процесса по делу «объединенного троцкистско-зиновьевского центра».

Из мест заключения были возвращены Каменев и Зиновьев, к ним добавили осужденных по делу «московского центра» «троцкистов» и недавно прибывших в СССР членов Компартии Германии.

К тому времени наиболее сломленным, падшим духом был основной обвиняемый - Зиновьев. Из тюремной камеры он писал отчаянные письма Сталину.

«В моей душе горит одно желание: доказать Вам, что я больше не враг. Нет того требования, которого я не исполнил бы, чтобы доказать это… Я… подолгу пристально гляжу на Ваш и других членов Политбюро портреты в газетах с мыслью: родные, загляните же в мою душу, неужели Вы не видите, что я Ваш душой и телом, что я готов сделать все, чтобы заслужить прощение, снисхождение».

Незадолго до суда по всем партийным организациям страны было разослано закрытое письмо ЦК ВКП (б) «О террористической деятельности троцкистско-зиновьевского блока». В нем прямо указывалось, что С. М. Киров был убит по решению «объединенного» центра этого блока. Кроме того, подчеркивалось, что «центр» «основной и главной задачей ставил убийство товарища Сталина, Ворошилова, Кагановича, Орджоникидзе, Жданова, Костора, Постышева». Как показывает сохранившийся в архиве ЦК КПСС рабочий экземпляр закрытого письма, эти фамилии были внесены в текст рукой Сталина. Судьба подсудимых была предрешена. 19 августа 1936 года Военная коллегия Верховного суда СССР приступила к открытому слушанию дела.

После оглашения обвинительного заключения прозвучал обязательный вопрос председательствующего к подсудимым: признают ли они себя виновными. Из 16 обвиненных вину признали 14, в том числе Зиновьев и Каменев. Они же призвали «нераскаявшихся» сознаться.

Полностью утратил самообладание Зиновьев. В первый же день процесса он принял на себя не только моральную и политическую, но и уголовную ответственность за убийство Кирова, подготовку других актов террора. Несколько большую стойкость в начале процесса проявил Каменев. Он, в частности, отверг попытки обвинения инкриминировать им «намерение физически устранить потенциальных свидетелей заговора». Однако в дальнейшем Каменев сдался. Чего стоит его заявление по поводу подготовки убийства Кирова.

«Я не знал, как практически шла эта подготовка, потому что практическое руководство по организации этого террористического акта осуществлял не я, а Зиновьев».

Между тем следствие не располагало даже какими бы то ни было фактическими доказательствами подготовки заговора - ножами, бомбами, револьверами. Поражало также количество неудач горе-террористов. Ни один из перечисленных на суде терактов не удался. Из последнего слова подсудимого Зиновьева: «Партия видела, куда мы идем, и предостерегала нас… Мой искаженный большевизм превратился в антибольшевизм, а через троцкизм я перешел к фашизму». Последнее слово Каменева:

«Какой бы ни был мой приговор, я заранее считаю его справедливым. Не оглядывайтесь назад. Идите вперед. Вместе с советским народом следуйте за Сталиным».

Наверное, они еще верили в справедливость, еще надеялись на снисхождение. После вечернего заседания 23 августа суд удалился на совещание. Оглашение приговора ожидалось к полудню следующего дня. Однако глубокой ночью подсудимые снова были доставлены в Октябрьский зал Дома Союзов. В 2 часа 30 минут Ульрих огласил приговор.

Все подсудимые признавались виновными по статье 58-8 (совершение террористического акта) и статье 58–11 (организация деятельности, направленная к совершению контрреволюционных преступлений) Уголовного кодекса РСФСР. Все приговаривались к расстрелу с конфискацией.

По закону осужденные к смертной казни имели право в течение 73 часов обратиться в Президиум ЦИК СССР с ходатайством о помиловании.

Первым поспешил воспользоваться этой возможностью Зиновьев.

«В Президиум ЦИК СССР.

Заявление

О совершенных мною преступлениях против Партии и Советской Власти я сказал до конца пролетарскому суду.

Прошу мне верить, что врагом я больше не являюсь и остаток своих сил горячо желаю отдать социалистической родине.

Я прошу Президиум ЦИК СССР о помиловании меня.

Несколько часов спустя поступило ходатайство Каменева. Оно написано предельно кратко; чувствуется, как непросто дались осужденному эти несколько строк. «Глубоко раскаиваюсь в тягчайших моих преступлениях перед пролетарской революцией, прошу, если Президиум не найдет это противоречащим будущему делу социализма, дела Ленина и Сталина, сохранить мне жизнь. Л. Каменев».

Президиум ЦИК проявил исключительную оперативность. Ходатайства осужденных по данному делу были рассмотрены немедленно. Ни одно из них удовлетворено не было. Приговор остался в силе.

Зиновьева люди Ягоды несли на расстрел на носилках. До последнего своего мгновения он просил свидания со Сталиным, молил о пощаде, валялся в ногах у конвоиров.

«Перестань же, Григорий, - промолвил Каменев - Умрем достойно».

Когда же пришло его последнее мгновение, Каменев не просил ни о чем и принял смерть молча.

Неужели он осознал, что его действительно настигла кара, как соучастника колоссального заговора против целой страны - России, - осуществленного 7 ноября 1917 года.

Казнь Григория Евсеевича Радомысльского (Зиновьева) и Льва Борисовича Розенфельда (Каменева)

«На месте Зиновьева я бы застрелился»

1 декабря 1934 года Советский Союз облетела страшная новость: в Смольном убит лидер ленинградских коммунистов, любимец Сталина Сергей Киров. По стране поползли самые зловещие слухи. А вскоре маховик репрессий завертелся с невиданной силой. Какова была реакция жителей Ленинграда на известие о смерти Кирова?

Выступление С.М. Кирова на XVII партсъезде. Худ. Д.А. Налбандян. 1935

Дерзкое убийство Кирова стало важным поворотным пунктом в советской истории, открыв дорогу репрессиям 1930-х годов. Следствие увязало личность убийцы, в тот период безработного Леонида Николаева , с проживавшими в Ленинграде бывшими участниками оппозиции внутри ВКП(б). Лидеры этой оппозиции – Григорий Зиновьев (по имени которого она получила свое название) и Лев Каменев – на момент убийства проживали в Москве и давно отреклись от своих прежних взглядов.

Члены якобы существовавшего «ленинградского центра» зиновьевцев были приговорены к расстрелу, а представители «московского центра» (Зиновьев, Каменев и их ближайшее окружение) получили тюремные сроки за то, что будто бы являлись идейными вдохновителями этого преступления. Все они (кроме Николаева) были впоследствии реабилитированы: как выяснилось, «доказательства» их причастности к смерти Кирова были сфальсифицированы.

Для советских людей главным источником информации о расследовании этого убийства становились публикации в печати. В атмосфере того времени, когда велась пропаганда о необходимости бдительности по отношению к классовым врагам, большинство ленинградцев было убеждено в виновности осужденных по данному делу. Те же, кто сомневался в истинности официальной версии, предпочитали, как правило, отмалчиваться.

Реакция горожан на известия об убийстве Кирова и проходящем расследовании тщательно фиксировалась партийными инстанциями. Соответствующие информсообщения Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) под грифом «Секретно» (а материалы, касавшиеся бывших оппозиционеров, – под грифом «Совершенно секретно») за подписью заведующего информацией обкома А. Гожанского отсылались руководству ленинградской партийной организации и секретарю ЦК ВКП(б) Николаю Ежову . Данные документы хранятся сейчас в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ) в фонде Н.И. Ежова (Ф. 671).

Сводки с мест

Сведения о настроениях людей партийные информаторы черпали не только на партсобраниях и митингах (на которых присутствовали и беспартийные), проводившихся на ведущих предприятиях города в конце 1934 – начале 1935 года, но и в частных беседах с коллегами по работе. Доклады информаторов поступали в райкомы, а райкомы, в свою очередь, передавали сведения в обком, где те обобщались в сводки. Их-то регулярно и получали секретари Ленинградского обкома Андрей Жданов , Михаил Чудов и Александр Угаров , а также секретарь ЦК Николай Ежов .

Похороны Сергея Кирова 6 декабря 1934 года

О том, какое значение придавалось этим информсообщениям, говорит само время их составления: те из них, что были написаны по горячим следам, рассылались в первом часу ночи (в информационных отделах райкомов даже были установлены обязательные ночные дежурства). Особое внимание в сводках уделялось выступлениям на партсобраниях бывших членов зиновьевской оппозиции и отслеживанию выявившихся в ходе собраний на предприятиях различных слухов и прочих «нездоровых настроений».

Плакат «Уничтожить гадину». Худ. В.Н. Дени. 1937

Как отмечает Алла Кирилина , автор фундаментальной монографии «Неизвестный Киров. Мифы и реальность», реакцию представителей самых разных слоев населения на убийство Кирова характеризовали, во-первых, растерянность, шок, а во-вторых, возмущение этим преступлением и желание отомстить убийцам. Кто убил Кирова – сначала еще не было ясно, газеты об этом не писали, и отсутствие официальной информации замещалось всевозможными толками. Лишь 17 декабря в печати было объявлено, что за убийством Кирова стоит бывшая зиновьевская оппозиция (так называемый «ленинградский центр»).

«До чего может довести людей оппозиция»

В сводке по Заводу им. В.И. Ленина за 19 декабря 1934 года в связи с объявлением виновников смерти Кирова сказано: «Многих рабочих это известие поразило своей неожиданностью». «Я ожидал, что убийство организовано террористами, или иностранными фашистами, или кем-либо, но только не бывшей оппозицией. Сейчас, зная об этом, я ужасаюсь, до чего может довести людей оппозиция и оппозиционная борьба. Оппозиция начала с дискуссии и, гордо заявляя, что только они являются истинными ленинцами, дошла до убийства. На месте Зиновьева я бы застрелился» – такими были слова одного из рабочих завода.

Постановление ЦИК СССР «О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик» было подписано 1 декабря 1934 года – в день убийства Сергея Кирова

Внезапным данный поворот событий стал и для многих из тех, кто причислял себя к бывшим оппозиционерам. «Трудно представить глубину падения зиновьевской оппозиции. Мне в особенности трудно говорить сейчас, так как я сам соскользнул в 1927 году и, будучи еще студентом, голосовал за оппозицию…

Я вспоминаю, что, когда я отошел от оппозиции и слышал о том, что ряд бывших оппозиционеров сослан (Радек, Раковский и др.), я думал, не слишком ли тяжело с ними поступают. Теперь я понял: слишком мягко с ними поступали», – заявил работник 5-й ГЭС на партсобрании 21 декабря.

Самыми характерными в то время стали требования суровой расправы как с «ленинградским центром», так и вообще со всеми, кто имеет отношение к оппозиции. «За одного человека надо уничтожить тысячи, стереть их с лица земли», – провозгласил 17 декабря один из выступавших на галошном заводе Ленинграда.

«Что смотрели наши товарищи – нас, как дураков, околпачили. Везде оппозиционеры пролезали. Как зиновьевец – так секретарь или на ответственной работе. Выжечь их надо каленым железом. Нам нужно хорошенько просмотреть бывших зиновьевцев: чем они дышат», – призывал представитель Госзавода № 4. «Сейчас я ругаю себя за прежнюю мягкость. Их наглость, паршивая наглость, возбудила во мне такую злобу, что и не сказать. Они думали совершить дворцовый переворот, да ведь это же невозможно сделать в нашей партии, докатились до убийства лучших наших сынов, докатились до интервенции. За это нужно их всех выбросить из СССР. (Голоса: «Мало, мало, надо расстрелять».) Да, их надо без сожаления расстрелять. (Аплодисменты.) Таким прохвостам пулю в лоб», – говорил один из ораторов на Балтийском заводе 22 декабря.

«Надо сорную траву с поля вон»

Когда 27 декабря было опубликовано обвинительное заключение по делу «ленинградского центра», на предприятиях организовали читки газет с обсуждением обвинения. Подавляющее большинство трудящихся выступало за высшую меру наказания для преступников.

Например, на Заводе им. Козицкого приняли резолюцию: «Зиновьевских и всяких других белогвардейских головорезов нужно истребить всех до одного, как бешеных собак, – вот наше требование». На Фабрике им. Самойловой работники утверждали, что «нужно требовать от правительства расстрелять всех до единого», и «эти выступления сопровождались бурными аплодисментами и криками «Правильно!»».

Лев Каменев (на фото слева) и Григорий Зиновьев (справа)

Многие выражали недовольство тем, что были слишком мягко наказаны вожди бывшей оппозиции Зиновьев и Каменев («революционная законность их обошла»). «Правильно сделали, но мало одну только эту группу расстрелять. Надо требовать расстрела Зиновьева и Каменева», – заявила работница фабрики «Красное Знамя». «Если уж только разбираться, так убил тов. Кирова только один человек – Николаев.

Однако из «ленинградского центра» расстреляли всех причастных к этому делу, и совершенно правильно. Так какое же оправдание и какая разница между «ленинградским центром» и «московским»?» – удивлялся выступавший на собрании фабрики «Красный маяк». Напомним, следствие считало членов «ленинградского центра» организаторами убийства, непосредственным исполнителем которого явился Николаев. «Московский центр» был якобы идейным вдохновителем этого преступления.

Выступление С.М. Кирова на XIII партконференции Балтийского флота. Худ. Д.Б. Альховский

Опубликованный 18 января приговор по делу «московского центра» вызвал у многих разочарование своей относительной мягкостью. «Надо сорную траву с поля вон, чтобы не мешала. Выйдут – опять будут творить темные дела. Они, по-моему, хотели и желали убить тов. Сталина, мало суд приговорил негодяев», – сказал оратор, выступавший на Заводе им. Марти. Причем особое недовольство ленинградцев вызвало то обстоятельство, что не были учтены выдвинутые ими ранее на митингах требования расстрела. «Почему не прислушиваются к голосу масс? Ведь трудящиеся единодушно требовали расстрела Зиновьева, а его только посадили», – возмущался рабочий фабрики «Красный маяк».

«Хоть бы инженер был, а то пользу не даст»

Вспоминали в те дни и об инженере Леониде Рамзине , которого приговорили к расстрелу в 1930 году по делу о вредительстве в промышленности, но после казнь заменили десятью годами тюремного заключения (забегая вперед, отметим, что в 1936-м Рамзин был освобожден по амнистии, а уже во время войны, в 1943-м, он стал лауреатом Сталинской премии – за создание конструкции прямоточного котла). «Вредителя Рамзина не расстреляли, потому что он специалист, а этих политиканов и можно было бы расстрелять, так как их и так у нас много, но их не расстреляют, потому что советская власть побоится это сделать», – считал рабочий Кировского завода.

В отношении «мягкости» приговора строились различные предположения. Один из ораторов на заводе «Ильич» утверждал, что «правительство побоялось расстрелять этих сволочей – посидят года три и по амнистии будут выпущены». На заводе «Большевик» прозвучала версия, что «приговор является просто выражением великодушия тов. Сталина». А работница завода «Судомех» заявила, что «не расстреляли из-за боязни заграницы и, наверно, потому, что все они евреи». Некоторые даже подозревали, что в составе суда были оппозиционеры. «Это дело политическое, имеющее международное значение, а у нас не Германия, чтобы расправляться круто без достаточно веских данных, и это надо показать другим странам», – уверял коллег рабочий завода «Метприбор».

С.М. Киров принимает парад физкультурников. Худ. А.Н. Самохвалов. 1935

Нашлись, конечно, и те, кто согласился со справедливостью решения суда (судя по сводкам, таких было меньше, чем требовавших крутых мер). «Расстрелять всегда сумеем. Надо их использовать сперва на пользу социалистического строительства, а может быть, они еще нам после соответствующей переработки пригодятся», – полагал один из рабочих Завода им. Марти. «Приговором этим пролетарский суд политически убил этих людей. Они уже не смогут никогда иметь какой бы то ни было авторитет», – подчеркивал оратор на Госзаводе № 4. «Оставляя в живых Зиновьева и других, мы не только не ослабляем, а, наоборот, доказываем мощь нашей диктатуры», – сказал рабочий фабрики «Пролетарская победа» № 2.

Некоторые в ответ выражали сомнения в том, что Зиновьева можно еще как-нибудь использовать в будущем. «Дали 10 лет, а где мы таких, как Зиновьев, используем? Он, кроме как писать да ораторствовать, ничего не умеет. Хоть бы инженер был, а то пользу не даст – расстрелять надо было», – утверждал мастер завода «Большевик». «Все это верно, что 10 лет, но я боюсь, что им это будет не плохо. Они будут кататься как сыр в масле. Вот если их заставят рыть какой-нибудь канал, зарабатывать хлеб своим горбом, тогда хватит 10 лет», – рассуждал рабочий Кировского завода.

«Все остатки оппозиции пустить налево»

В ходе обсуждения убийства Кирова неизменно звучала тема коллективной ответственности за это преступление: виноваты не только Николаев и «ленинградский центр», но и вся бывшая оппозиция (эта идея настойчиво проводилась следствием и руководством партии). «Только либеральничанье с оппозицией и усыпление нашей бдительности привело к убийству товарища Кирова.

Эта мразь (зиновьевская оппозиция) должна быть уничтожена окончательно», – говорил один из выступавших 19 декабря на Заводе им. И.В. Сталина. «Никакой пощады к ним. Надо всех оппозиционеров выгнать из партии. Не в Ленинграде им место, а в Нарымском крае», – негодовала работница завода «Севкабель». «Неужели оппозиция хотела этим что-то доказать и думала, что рабочие после убийства пойдут со знаменами приветствовать их выстрел. Очевидно, увидев, что их дело все равно пропало, они прибегли к террору и решили мстить партии и товарищу Кирову за их разгром», – сказал 19 декабря рабочий завода «Красный инструментальщик» после коллективной читки «Ленинградской правды». А его коллеги призывали «все остатки оппозиции пустить налево».

Сталин с руководителями ленинградской парторганизации (слева направо): Николай Антипов, Иосиф Сталин, Сергей Киров, Николай Шверник и Николай Комаров. 1926 год

Требования расправы распространялись в том числе и на троцкистов, которых в то время в убийстве Кирова еще никто не обвинял (троцкисты и зиновьевцы, напомним, были представителями разных оппозиций в ВКП(б) в 1920-е годы). «Зря выслали Троцкого за границу, нужно было и его расстрелять тогда, а то пялят на него глаза остатки зиновьевского охвостья, которые убивают наших вождей», – считал рабочий Кожевенного завода им. Радищева. На заводе «Двигатель» оратор отметил, что, по его мнению, «нужно удвоить бдительность ко всем бывшим троцкистам и изгнать их из рядов партии».

О коллективной ответственности говорили и сами недавние оппозиционеры, которые в своих выступлениях, как правило, каялись в прошлых грехах и требовали суровой расправы с убийцами Кирова. Такую мысль, в частности, развивал на партсобрании декан исторического факультета ЛГУ Григорий Зайдель . «Мы все несем ответственность, скрыться за всеобщую ответственность никому не удастся. Самую большую ответственность несут люди, которые в той или иной степени были в оппозиции. Партия имеет право нам не верить, взять нас под священное подозрение», – объявил он. На тот момент, кстати, Григорий Зайдель никак не пострадал: напротив, он был избран депутатом Ленсовета вместо другого бывшего участника оппозиции, чью кандидатуру решено было снять.

Киров на лыжной прогулке. Худ. Н.И. Дормидонтов. 1937

Покаяние большинства бывших оппозиционеров воспринималось с недоверием. Их выступления, как отмечается в сводке о партсобрании в Академии наук, «хотя внешне носили характер раскаяния и осуждения зиновьевщины, но не давали глубокого анализа зиновьевщины, скатившейся к фашизму и террору». Нередко партийные собрания заканчивались исключением таких членов ВКП(б) из партии.

Во многих выступлениях ленинградцев подчеркивалось, что нельзя проявлять сочувствие к осужденным по делу об убийстве Кирова. «Партия все время к ним относилась слишком снисходительно, пожалела их в свое время. Всякую жалость сейчас надо будет отбросить и применить самые суровые меры», – полагал рабочий завода «Электросила». Работнице фабрики «Пролетарская победа» № 2, которая предположила, что Григория Евдокимова (в прошлом одного из ближайших соратников Зиновьева) можно перевоспитать, коллеги сказали, что, мол, «ты бабью жалость разводишь», «расстрел – таким должно быть решение».

Наконец, когда работница фабрики «Веретено» заметила, что семьи осужденных «не виновны и никакого отношения к убийству тов. Кирова не имеют», ей возразили: «За такого дорогого вождя, как тов. Киров, надо побольше сволочей расстрелять, чтобы больше ни одной на земле не осталось и чтобы не вредили нам в нашей работе».

«Это просто месть по отношению к Зиновьеву»

О том, почему зиновьевцы решились на убийство Кирова (как утверждало следствие), почти никто не задумывался. Кто-то, правда, усматривал связь этого преступления с достижениями социалистического строительства. «Активная деятельность осколков зиновьевской оппозиции связана с нашими успехами, что вызывает усиление классовой ненависти наших врагов. Зиновьев трижды клялся в верности партии и обманывал партию», – говорил рабочий Завода им. Свердлова. Другие же были уверены, что оппозиция намеревалась вернуть капитализм.

«Они хотели восстановить капитализм в нашей стране, их надо уничтожить, чтобы они не путались под нашими ногами, и мы под руководством нашей партии во главе с тов. Сталиным пойдем вперед, к новым победам», – заявил рабочий Кировского завода.

«ЗА ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА НАДО УНИЧТОЖИТЬ ТЫСЯЧИ, СТЕРЕТЬ ИХ С ЛИЦА ЗЕМЛИ» , – провозгласил 17 декабря 1934 года один из выступавших на галошном заводе Ленинграда

В истинности официальной версии сомневались немногие, и еще меньше людей заявляли об этом публично (в сводках такой информации уделялось особое внимание, любые колебания фиксировались как «нездоровые настроения»). В Гипроводтрансе один из инженеров предположил, что Кирова убили по личным причинам, а сообщение НКВД он характеризовал как «инсценировку для сокрытия действительных причин убийства тов. Кирова». «Ну что же, эти ребята бывшей зиновьевской группы просто заработались, а сам Зиновьев, я уверен, к этому делу совершенно не причастен», – утверждал инженер Завода № 23.

«Зиновьев руководил ленинградской организацией до 1926 года. В Ленинграде была зиновьевская школа, воспитавшая нас. В крови ленинградских рабочих это воспитание осталось и до сих пор. Трудно себе представить, чтобы Зиновьев пошел на дело контрреволюции. Я понимаю Моторина, который на чистке партии сказал, что в его психике любовь к Зиновьеву осталась, несмотря на то что он, Моторин, с зиновьевских позиций сошел», – сказал на партсобрании 21 декабря директор фабрики «Комсомолка» Владимиров.

Плакат «За кровь нашего незабвенного Кирова огонь по фашистской гадине». Худ. М.А. Гордон. 1942

Выступая на собрании райздравотдела Октябрьского района (состоялось 22 или 23 декабря), врач Огурцов говорил, что «Зиновьев и Каменев были соратниками Ленина и не могли стать на путь индивидуального террора». Его слова, впрочем, вызвали возмущение коллег. Вот как рассказывает об этом сводка:

«По предложению председателя собрания Огурцов вторично изложил свою точку зрения, а после исключительного негодования членов партии он в третий раз заявил: «Если бы знал, что будет такая реакция с вашей стороны, я бы молчал. Я сказал то, что думал. Может быть, ошибся»».

Один из рабочих завода «Красная заря» не согласился с обвинительным заключением, назвал его в своем выступлении «ложью» и отметил, что знал «Зиновьева как хорошего человека еще на фронте». Несогласие с приговором выразил также рабочий Фабрики им. Володарского. «Если они (осужденные) не принимали непосредственного участия в убийстве тов. Кирова, значит, они не виноваты, а это просто месть по отношению к Зиновьеву, – утверждал он. – Советская власть совершила преступление тем, что расстреляла группу Николаева, потому что прямое участие принимал только Николаев. Все же остальные из террористов в этом преступлении не виноваты».

В ряде случаев люди отказывались поддержать приговор по личным этическим соображениям. «Я воздерживаюсь потому, что в этом списке есть Шаров Яков, которого я очень хорошо знал и с которым вместе работал. У меня не поднимется рука голосовать за то, чтобы и к нему была применена высшая мера социальной защиты», – сказал рабочий Фабрики им. Володарского. «Мы все, старые рабочие, знали Шарова как славного человека в прошлом. Но это не должно иметь никакого отношения к сегодняшнему Шарову, который скатился в контрреволюционное болото», – возразил ему коллега.

«На банкетах партия и правительство пропили две пятилетки»

Оправдывали или поддерживали непосредственного убийцу Леонида Николаева уже совсем немногие, и, конечно, почти никто не говорил об этом вслух. Как отмечалось в одной из сводок обкома, «открыто антисоветские элементы не высказываются, проявляют себя только шипением по углам». Большинство зафиксированных информаторами «антисоветских» высказываний вообще не имели прямого отношения к убийству и сводились к недовольству партийным и государственным аппаратом и жалобам на тяжелое материальное положение.

«Киров говорил о классовой бдительности, а сам попался. Во всех аппаратах сидят жулики и прохвосты». «Вот, небось, жена Кирова голодать не будет, как мы. Обеспечат ее, как Крупскую», – поделилась своим мнением с коллегами работница завода «Севкабель». «Зерновая проблема у нас не разрешена, это только самообман, у нас есть и сейчас много голодающих. На банкетах партия и правительство пропили две пятилетки. Насчет реставрации капитализма во взглядах Ленина и Зиновьева разницы нет», – считал студент Комвуза им. И.В. Сталина. «Понапрасну расстреляли эту группу, виноваты большевики, сами делают плохую жизнь, все удорожает, а прибавка жалованья – кукиш», – сказал рабочий Кожевенного завода им. Радищева.

Поддержала убийство Кирова работница Завода № 23, которая говорила:

«Отольются большевикам овечьи слезы. Зря погибает Николаев, за правильно пролитую кровь». «Всех не перестрелять, стрельбой не уничтожить идею партийцев. Жить трудно, все дорого. Живет хорошо только головка, которая сама себя снабжает, а рабочий живет впроголодь. Я был в своей деревне и вижу, что из колхозов колхозники бегут», – заявил сотрудник Центральной лаборатории приводной связи (ЦЛПС). А его коллеги обсуждали, что они бы сделали со Сталиным. Один сказал, что он «посадил бы Сталина в клетку и возил бы его по Советскому Союзу, а потом убил бы», его приятель возразил: «А я бы просто повесил».

«Одним мерзавцем меньше стало»

«Мне все равно, какая будет диктатура – фашистская или коммунистическая. Я химик. Маркс-Ленин говорили о пролетарском государстве, а мы верим на слово», – объявил студент Института прикладной химии, член ВЛКСМ. «За все время пребывания в партии я убедился, что надо не на заводе работать, а сидеть в ЦК. Кругом у руководства находятся евреи. Печать много пишет о Кирове, а что он сделал, где его заслуги, чтобы так много говорить, не знаю», – пожаловался механик артели «Коопмедприбор», член партии с 1906 года. Он же утверждал, что «Сталин зажал так партию, что дыхнуть ей нечем», говорил, что его «замотала партия», угрожал вернуть в ЦК орден Красного Знамени и партизанский билет (во время Гражданской войны он был красным партизаном), и в результате его исключили из партии за «контрреволюционные разговоры».

В январе 1935 года за подобные «антисоветские» высказывания спецколлегия при Ленинградском областном суде вынесла несколько приговоров. В основном осужденные получили по одному году исправительно-трудовых работ по статье 58-10 УК (антисоветская пропаганда и агитация) и были освобождены прямо в зале суда под подписку о невыезде, после того как провели за решеткой около месяца (они были арестованы в начале-середине декабря), с зачетом этого времени в срок отбывания наказания.

Панорама Баку и памятник Сергею Кирову. 1966 год. Монумент был демонтирован в начале 1990-х, фото: Шамилов / РИА НОВОСТИ

Так, работницу Октябрьской железной дороги судили за ее заявление о том, что «убийство (Кирова) совершено правильно и все правительство должно погибнуть, так как это сказано в Писании». Студентка сельскохозяйственного института попала под суд за то, что после убийства Кирова сказала: «Одним мерзавцем меньше стало». Осужденная домашняя хозяйка говорила, что «Кирова убили – хорошо, нужно убить и Сталина».

Рабочий Завода им. Егорова был убежден, что «Кирова люди жалеют, а если бы убили Сталина, никто не жалел бы». Рабочего Фабрики им. Самойловой судили по статье 72, часть 2 за то, что он «во время радиопередачи из Москвы траурной демонстрации по поводу похорон тов. Кирова снял два раза репродуктор и при этом в присутствии работниц ругался отборной площадной бранью» (по статье 58-10 он был оправдан).

Николай Лысенков, кандидат исторических наук

Квашонкин А.В. 1934: Сталин, Киров и начало большого террора (Размышления над дневником М.А. Сванидзе) // Историки размышляют. М., 1999

Жуков Ю.Н. Следствие и судебные процессы по делу об убийстве Кирова // Вопросы истории. 2000. № 2

Кирилина А.А. Неизвестный Киров. Мифы и реальность. СПб., 2001

Плимак Е.Г., Антонов В.С. 1 декабря 1934-го: трагедия Кирова и трагедия Советской России // Отечественная история. 2004. № 6

Эгге О. Загадка Кирова. Убийство, развязавшее сталинский террор. М., 2011

ХРОНОЛОГИЯ

Первый Московский процесс над 16 членами так называемого «Троцкистско-Зиновьевского Террористического Центра» состоялся в августе 1936. Основными обвиняемыми были Зиновьев и Каменев. Помимо прочих обвинений, им инкриминировалось убийство Кирова и заговор с целью убийства .

Второй процесс (дело «Параллельного антисоветского троцкистского центра») в январе 1937 прошёл над 17 менее крупными функционерами, такими как Карл Радек, Юрий Пятаков и Григорий Сокольников. 13 человек расстреляны, остальные приговорены к длительным срокам заключения.

Третий процесс в марте 1938 состоялся над 21 членами так называемого «Право-троцкистского блока». Главным обвиняемым являлся Николай Бухарин, бывший глава Коминтерна, также бывший председатель Совнаркома Алексей Рыков, Христиан Раковский, Николай Крестинский и Генрих Ягода - организатор первого московского процесса. Все обвиняемые, кроме трёх, казнены.

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ И “БОЛЬШАЯ ЧИСТКА” В ПАРТИИ

1 декабря 1934 г. в Смольном был убит первый секретарь ленинградского обкома, секретарь ЦК, член Оргбюро и Политбюро ЦК ВКП(б) С. М. Киров. Впоследствии назывались различные силы, стоявшие за убийцей Кирова Николаевым: в числе организаторов упоминались последовательно белогвардейцы, зиновьевцы, троцкисты, а в период разоблачения культа личности – И. В. Сталин. Являлся ли Николаев убийцей-одиночкой, мстящим за свою неудавшуюся жизнь, или же Киров стал жертвой политического заговора, – обстоятельства покушения не дают четкого ответа на этот вопрос. Самим же фактом убийства видного функционера партии прежде всего воспользовался Сталин. Убийство Кирова дало Сталину возможность провести чистку партии и государственных органов от всех лиц, заподозренных в нелояльности режиму и к нему лично.

1 декабря 1934 г. Президиумом ЦИК СССР было принято постановление, согласно которому следственным органам предписывалось вести дела обвиняемых в подготовке террористических актов в ускоренном порядке, в десятидневный срок, с немедленным исполнением приговора. Обвинительное заключение вручалось за день до суда. Присутствие адвоката, открытость процесса и право на обжалование приговора не допускалось. Первой жертвой разворачивающихся репрессий стал Ленинград, где по обвинению в потворстве оппозиции было отстранено от руководства городом кировское окружение. 22 декабря 1934 г. ТАСС сообщило о раскрытии "ленинградского центра" во главе с бывшими зиновьевцами, причастными якобы к убийству Кирова. Закрытый процесс над членами выявленного "центра" проходил 21-29 декабря 1934 г. Обвиняемые были приговорены к высшей мере наказания; объявлялось о существований руководящего "московского центра" в составе 19 человек во главе с Г. Е. Зиновьевым и Л. Б. Каменевым, проживающими в Москве. С некоторым запозданием, 23 января 1935 г., начался процесс над двенадцатью руководителями ленинградского отдела НКВД, обвиненными в преступной халатности. Несмотря на серьезные обвинения, наказание было относительно мягким - дело ограничилось служебными перемещениями, понижениями в должности. В сопоставлении с судьбой членов "ленинградского центра" подобный приговор являлся формальным наказанием, что было вызвано необходимостью сохранения поддержки НКВД в намечавшихся репрессиях.

16 января 1935 г. Зиновьев и Каменев "признали моральную ответственность бывших оппозиционеров" за свершившееся покушение и были соответственно приговорены к пяти и десяти годам лишения свободы. На основании признания бывших вождей оппозиции в СССР разворачивается очередная кампания по выявлению оппозиционеров и лиц, им сочувствовавших. На ключевые места назначаются сторонники Сталина: А. А. Жданов возглавил ленинградскую, а Н. С. Хрущев московскую парторганизации. Генеральным прокурором СССР становится А. Я. Вышинский. Начальник управления кадров Секретариата ЦК Н. И. Ежов переводится на пост председателя Центральной контрольной комиссии (ЦКК) и избирается Секретарем ЦК. В 1935-1936 гг. под его руководством проводится обмен партийных билетов, в результате которого примерно 10% членов партии были из нее исключены. Произведенные перемены в партийном аппарате позволили Сталину укрепить свои позиции в преддверии намечавшихся политических процессов.

19 августа 1936 г. начался первый открытый московский процесс, где в качестве обвиняемых проходили Зиновьев, Каменев, Евдокимов и Бакаев, осужденные за пособничество терроризму в январе 1935 г., а также несколько видных в прошлом троцкистов – И. Н. Смирнов, С. В. Мрачковский и другие лица, ранее участвовавшие в оппозиции режиму. Обвиняемые "признали" свое участие в осуществлении убийства Кирова, в подготовке аналогичных акций против других руководителей партии, "подтвердили" наличие широкого антисоветского заговора и указали на свои "связи" с другими оппозиционерами, находившимися еще на свободе М. П. Томским, Н. И. Бухариным, А. И. Рыковым, К. Б. Радеком, Г. Л. Пятаковым, Г. Я. Сокольниковым и др. В обстановке политической травли и массовых репрессий 22 августа 1936 г. Томский покончил жизнь самоубийством. 24 августа всем главным обвиняемым на Московском процессе был вынесен смертный приговор. Прозвучавшие на суде обвинения давали повод для расширения репрессий, но в силу сопротивления ряда членов Политбюро и отчасти местной партийной элиты, расправа над оппозицией была отложена на период обсуждения и принятия Конституции 1936 г. Временно отказываясь от подавления оппозиции в центре, Сталин концентрирует свое внимание на кадровых вопросах. Учитывая колеблющуюся позицию главы НКВД Г.Г. Ягоды, близкого к оппозиции, Сталин 26 сентября 1936 г. заменяет его на этом посту хорошо зарекомендовавшим себя в ходе партийных чисток Н. И. Ежовым. Обосновывая кадровые перемены, Сталин указывал: "Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздало в этом деле на 4 года". В октябре 1936 г. последовали аресты Пятакова, Сокольникова, Серебрякова, Радека, а также ответственных работников транспорта и угольной про-шышленности. Намечавшийся процесс должен был покончить не только с политической оппозицией, но и возложить на нее ответственность за экономические просчеты первых пятилеток.

23 января 1937 г. открылся второй Московский процесс, где главными обвиняемыми были вышеуказанные лица. Как и во время предыдущего процесса, обвинение строилось на признаниях подсудимых, но теперь уже в дополнении к терроризму добавлялись признания в политическом и экономическом саботаже. Суд над "Московским параллельным антисоветским троцкистским центром" открывал, таким образом, путь к расправе с народнохозяйственными и партийными кадрами, которые подвергали сомнению курс на ускоренную индустриализацию и дальнейшую централизацию управления страной. Второй Московский процесс продолжался неделю и закончился приговором: 13 обвиняемых - к смертной казни и 4 человек – к длительным срокам заключения (в том числе Радек и Сокольников, которые в мае 1939 г. были убиты сокамерниками). 18 февраля 1937 г. покончил жизнь самоубийством Г. К. Орджоникидзе, выступавший против репрессий в промышленности.

Пленум ЦК ВКП(б) 25 февраля – 5 марта 1937 г. подтвердил курс на разоблачение врагов народа, шпионов и вредителей, проникающих, согласно Сталину, во "все или почти все наши организации, как хозяйственные, так и административные и партийные". Наиболее четко на пленуме была сформулирована сталинская теория о непрерывном усилении классовой борьбы по мере успехов строительства социализма в СССР, На пленуме была также "принята резолюция об исключении из состава кандидатов в члены ЦК ВКП(б) и членов ВКП(б) Бухарина и Рыкова и о направлении их дел в НКВД. Репрессии против бывших оппозиционеров перерастают в массовый террор против партии, ставящей целью ее окончательное огосударствление, подчинение режиму личной власти Сталина. Особенно показательна в этом плане судьба делегатов XVII съезда ВКП(б) (1934 г.), еще недавно провозглашавшего полную победу над всякой оппозицией. Из его состава будут репрессированы 1108 из 1961 делегата.

И.С. Ратьковский, М.В. Ходяков. История Советской России

Л. ФЕЙХТВАНГЕР О МОСКОВСКИХ ПРОЦЕССАХ

Помещение, в котором шел процесс, невелико, оно вмещает, примерно, триста пятьдесят человек. Судьи, прокурор, обвиняемые, защитники, эксперты сидели на невысокой эстраде, к которой вели ступеньки. Ничто не разделяло суд от сидящих в зале. Не было также ничего, что походило бы на скамью подсудимых; барьер, отделявший подсудимых, напоминал скорее обрамление ложи. Сами обвиняемые представляли собой холеных, хорошо одетых мужчин с медленными, непринужденными манерами. Они пили чай, из карманов у них торчали газеты, и они часто посматривали в публику. По общему виду это походило больше на дискуссию, чем на уголовный процесс, дискуссию, которую ведут в тоне беседы образованные люди, старающиеся выяснить правду и установить, что именно произошло и почему это произошло. Создавалось впечатление, будто обвиняемые, прокурор и судьи увлечены одинаковым, я чуть было не сказал спортивным, интересом выяснить с максимальной точностью все происшедшее. Если бы этот суд поручили инсценировать режиссеру, то ему, вероятно, понадобилось бы немало лет и немало репетиций, чтобы добиться от обвиняемых такой сыгранности: так добросовестно и старательно не пропускали они ни малейшей неточности друг у друга, и их взволнованность проявлялась с такой сдержанностью. Короче говоря, гипнотизеры, отравители и судебные чиновники, подготовившие обвиняемых, помимо всех своих ошеломляющих качеств должны были быть выдающимися режиссерами и психологами.

Л. Фейхтвангер. Москва 1937.